"Но, честно вам скажу, лучше Донецка и города-то не бывает. Мне особенно нравилось по малолетству лазать на терриконы с пацанами, жечь там костры, смотреть на мир. Ведь что такое террикон? Это Олимп, прибежище богов. Место, где эти боги могут безнаказанно курить дешевую «мусорную» травку, заливая ее сухим красным вином, пивом или джин-тоником.
Террикон — это твое место под небом, особенно, когда тебе двенадцать-тринадцать лет.Верх террикона устремлен в небо. Его низ, подземное нутро — в глубины горячей и пульсирующей тьмы. Это два различных мира. Иногда невысокий и неприметный, совершенно гладкий, как лоб идиота, террикон может скрывать страшные тайны. На одном таком лбу, расположенном на другом конце города, одно время был установлен деревянный крест. Рядом с ним некогда находились три ствола старой и не очень глубокой шахты «Веселая», куда немцы сбрасывали жителей Донбасса живыми. Туда же до Второй мировой, кстати, бросали украинцев советские внутренние органы. Не ясно, за что. Не нравились, видно, они органам власти, вот и оказывались там, откуда выхода почти что нет. Говорят, что туда же сбрасывали людей и после Второй мировой сотрудники поочередно МГБ, МВД и КГБ СССР. А потом, в пятидесятые годы, шахтные стволы, видимо переполненные израсходованным биологическим материалом, были отчасти взорваны, отчасти засыпали. От шахтного двора ничего не осталось.
И теперь, конечно, никто не полезет на глубину два километра, чтобы услышать Донбасс, поговорить с мертвецами, записать и запротоколировать их истории. Впрочем, случается по-разному.Это я к тому, что бывают терриконы старые, холодные, а есть такие, которые продолжают дымить годами. Там под каменным спудом иногда десятилетиями может гореть их невидимая сердцевина, уголь или еще что. Может быть, как знать, души замученных и убиенных. Никакой водой такой террикон потушить невозможно. Его приходиться разрабатывать, понижать, иногда пересыпать инертными материалами. Но это делается обычно, если кто-то этой проблемой озабочен, если этот кто-то имеет деньги и желание вкладывать эти деньги в экологию. А это не часто случалось на Донбассе. Потому терриконы и отвалы горели, тлели, давали тепло и огонь. Ручейки смысла и яда, токи, энергии подземного мира просились наружу. Вся таблица Менделеева вместе с этим дымком уходила в атмосферу. Подземный огонь любил неярко, очень тихо, исподволь жить под этим небом. Он мечтал поселиться в наших детских телах, в трепещущих синеватых жилах, в слабой и нежной крови, в наших невинных душах.(...)
Одинокого подростка занимала мысль о том, что или, скорее, кто там внутри террикона топит жаркие печи. Что он хочет, чего боится, зачем так долго не говорит с нами — верными рыцарям дыма, огня и угля, а также стронция, бария, калия, алюминия, германия, скандия, галлия, иттрия, циркония, кварца, меди, титана, серы, хлора. В этом крылась загадка, обернувшаяся к нам лицом в тот момент, когда мы к этому были готовы. Но чтобы рассказать об этом, придется повременить и поговорить сперва о конце девяностых, а скорее, даже о начале двухтысячных, о славных десятых годах, когда мы только-только учились мастурбировать, играть соло на гитаре, курить гашиш и любить Родину.Итак, терриконы. А вокруг них — посадки, умирающие лесные хозяйства. Чуть южнее — дачные поселки, речки, поля. В тех полях мы паслись и спасались. Там мы курили, пили вино, ругались матом, дрались на ножах, играли в карты, мастерили взрывпакеты и бросали в костры, беспощадно крали из дачных огородов и домов все, что не успевала прибрать от греха подальше рука хозяина. Мы пели. Боже мой, как мы пели! Под гитару, хриплыми голосами, изображая «Депеш Мод» и «Холодне сонце», «Скорпионс» и «Братів Гадюкіних», «Рамштайн» и «Вхід у змінному взутті», «Нумер 482», «Мотор’ролла», «Воплі Відоплясова», «Ария», БГ, «Кино», «Плач Єремії», а потом, конечно, и «Океан Ельзи», хотя, скажем, эстетика русских групп «Ноль» или «Крематорий» были нам всегда гораздо ближе."
no subject
"Но, честно вам скажу, лучше Донецка и города-то не бывает. Мне особенно нравилось по малолетству лазать на терриконы с пацанами, жечь там костры, смотреть на мир. Ведь что такое террикон? Это Олимп, прибежище богов. Место, где эти боги могут безнаказанно курить дешевую «мусорную» травку, заливая ее сухим красным вином, пивом или джин-тоником.
Террикон — это твое место под небом, особенно, когда тебе двенадцать-тринадцать лет.Верх террикона устремлен в небо. Его низ, подземное нутро — в глубины горячей и пульсирующей тьмы. Это два различных мира. Иногда невысокий и неприметный, совершенно гладкий, как лоб идиота, террикон может скрывать страшные тайны. На одном таком лбу, расположенном на другом конце города, одно время был установлен деревянный крест. Рядом с ним некогда находились три ствола старой и не очень глубокой шахты «Веселая», куда немцы сбрасывали жителей Донбасса живыми. Туда же до Второй мировой, кстати, бросали украинцев советские внутренние органы. Не ясно, за что. Не нравились, видно, они органам власти, вот и оказывались там, откуда выхода почти что нет. Говорят, что туда же сбрасывали людей и после Второй мировой сотрудники поочередно МГБ, МВД и КГБ СССР. А потом, в пятидесятые годы, шахтные стволы, видимо переполненные израсходованным биологическим материалом, были отчасти взорваны, отчасти засыпали. От шахтного двора ничего не осталось.
И теперь, конечно, никто не полезет на глубину два километра, чтобы услышать Донбасс, поговорить с мертвецами, записать и запротоколировать их истории. Впрочем, случается по-разному.Это я к тому, что бывают терриконы старые, холодные, а есть такие, которые продолжают дымить годами. Там под каменным спудом иногда десятилетиями может гореть их невидимая сердцевина, уголь или еще что. Может быть, как знать, души замученных и убиенных. Никакой водой такой террикон потушить невозможно. Его приходиться разрабатывать, понижать, иногда пересыпать инертными материалами. Но это делается обычно, если кто-то этой проблемой озабочен, если этот кто-то имеет деньги и желание вкладывать эти деньги в экологию. А это не часто случалось на Донбассе. Потому терриконы и отвалы горели, тлели, давали тепло и огонь. Ручейки смысла и яда, токи, энергии подземного мира просились наружу. Вся таблица Менделеева вместе с этим дымком уходила в атмосферу. Подземный огонь любил неярко, очень тихо, исподволь жить под этим небом. Он мечтал поселиться в наших детских телах, в трепещущих синеватых жилах, в слабой и нежной крови, в наших невинных душах.(...)
Одинокого подростка занимала мысль о том, что или, скорее, кто там внутри террикона топит жаркие печи. Что он хочет, чего боится, зачем так долго не говорит с нами — верными рыцарям дыма, огня и угля, а также стронция, бария, калия, алюминия, германия, скандия, галлия, иттрия, циркония, кварца, меди, титана, серы, хлора. В этом крылась загадка, обернувшаяся к нам лицом в тот момент, когда мы к этому были готовы. Но чтобы рассказать об этом, придется повременить и поговорить сперва о конце девяностых, а скорее, даже о начале двухтысячных, о славных десятых годах, когда мы только-только учились мастурбировать, играть соло на гитаре, курить гашиш и любить Родину.Итак, терриконы. А вокруг них — посадки, умирающие лесные хозяйства. Чуть южнее — дачные поселки, речки, поля. В тех полях мы паслись и спасались. Там мы курили, пили вино, ругались матом, дрались на ножах, играли в карты, мастерили взрывпакеты и бросали в костры, беспощадно крали из дачных огородов и домов все, что не успевала прибрать от греха подальше рука хозяина. Мы пели. Боже мой, как мы пели! Под гитару, хриплыми голосами, изображая «Депеш Мод» и «Холодне сонце», «Скорпионс» и «Братів Гадюкіних», «Рамштайн» и «Вхід у змінному взутті», «Нумер 482», «Мотор’ролла», «Воплі Відоплясова», «Ария», БГ, «Кино», «Плач Єремії», а потом, конечно, и «Океан Ельзи», хотя, скажем, эстетика русских групп «Ноль» или «Крематорий» были нам всегда гораздо ближе."
сборник ДНК, рассказ Владимира Рафеенко