Мукден и Цусима

[watermelon83]

- "Маленькие письма" А.С. Суворина, март - май 1905 г. Продолжаем наш цикл, предыдущий выпуск лежит тут.


Хе-хе.



За что?.. Мукден - поражение, которое уже нельзя было отнести к тем "маленьким Бородино" в Корее или на подступах к Порт-Артуру. Нельзя было изобразить его и полупобедой, как например провал атак на Шахе. Уже Ляоян был унизителен, но Мукден? Несколько десятков тысяч пленных, паническое отступление, потеря главной штаб-квартиры. Куропаткина отправили... на понижение, командовать одной из армий дальневосточной группы войск. Его преемником стал бывший командующий той же армии, бодрый старик Линевич. Жить ему оставалось три года, а вот Куропаткин еще послужит царю и советской власти.

Между тем, побитые "макаками" "чудо-богатыри" превратились в "осеревшую скотинку" и воевать уже совершенно не желали. В самой же империи началась революция Пятого года и теперь все надежды Суворина обратились на Вторую тихоокеанскую эскадру, уже доказавшую свои боевые качества в битве с английскими рыбаками. Не зная будущего, издатель "Нового времени" писал об адмирале Рожественском: "Под водевильный шум париж­ского судилища, он шел, не беспокоясь о том, чем водевиль кончится." Ах, Алексей Сергеевич - ведь стоило же побеспокоиться! Говоря прямо, уж лучше бы Зиновий Петрович вместе со своими "самотопами" подождал окончания "судилища" где-нибудь в Виго.

Вместо этого он поспешил к Цусиме, вызвав у Суворина новый всплеск сильных чувств в отношении "желтолицых гениев". Как же это стало возможным? По какому праву? Англичане ли виноваты, революционеры, жиды? Да, конечно, но не только - еще и французы, охладевшие к союзу, и коварные американцы, да и просто все остальные. Почему молчит кайзер, где Вильгельм? А вот если бы Россия воевала с Японией один на один, честно - только "даровитое русское племя" да половина мира у него в союзниках, - то "макакам" оставалось бы лишь сдаться, к вящей славе царского оружия, которое "в одиночку" - и т.д., и т.п.

Как говорится, ничто не ново под Луной.

Однако, в 1905 году война перестала быть единственной темой суворинских "Малых писем". Революция, бестолочь власти, подступающий развал государства беспокоили его куда сильнее, нежели очередные известия из Маньчжурии. И Суворин писал об этом - откровенно, ярко, очень спорно и, на мой взгляд, талантливо. Пожалуй, это были лучшие годы в его журналистской карьере и суворинские оценки тех событий, вместе с первыми годами "думской монархии" до сих пор остаются ценным документом эпохи. Я думаю, что через два-три года мы обратимся к этой теме, а пока приглашаю всех под кат, почитать содержание предпоследнего поста из нашего японского нововременнского цикла.

Итак, прошу.



3 марта -
Вы смущены, испуганы, не знаете, что делать?
Говорят, что со времен Аустерлица не было такого поражения рус­ской армии, как в битвах под Мукденом. 2 декабря 1805 г. Наполеон разбил двух императоров, австрийского Франца и русского Александра, причем русские войска понесли наибольшие потери. Последовало пере­мирие и мир. Но Куропаткин, выдерживавший битву 15 дней, не просит перемирия и продолжает биться. Пускай военные разбирают причины этого несчастия и характеризуют и самого главнокомандующего, и его штаб, и корпусных командиров, и самую систему войны; я вижу только отсутствие талантливых людей и инициативы у отдельных командиров.

Пускай военные вспомнят Наполеона, который сказал, что полководец должен обладать божественною частью искусства, то есть тем вдохновением, которое составляет силу всякого искус­ства. Битва есть творчество, и чем она сложнее, тем напряженнее должно быть вдохновение и тем выше, тем гениальнее. При тех трудно­стях, которые представляла эта кампания, при той неподготовленности нашей, которая обнаруживалась на каждом шагу, при том малом знании неприятеля, от полководца, вероятно, требовались силы гения, ко­торыми не обладал наш вождь.

Во всяком случае, дело в России, а не в отдельных личностях. Нам, простым смертным, для которых очевидно только поражение, а не его причины, довольно и этого. Я говорю, как простой русский человек, для которого очевидны только последствия, очевидно поражение и для ко­торого все равно, почему оно случилось, как все равно было бы ему, почему случилась, победа. Победа не то, что поражение, победа — тор­жество народного духа, поражение — убыль его и народное горе. Было ли у нас меньшее или равное с неприятелем число войск, были ли у него лучшие командиры или худшие, это дело будущей критики. Для нас все это не важно, не важны те или другие личности, те или другие преимущества, даже не те или другие потери, как бы они тяжелы ни были - нам одно важно - результат. Народная фантазия заставляет вместе с войсками сражаться небесные силы и этому верят и этим радуются, когда раздается победа. Наша фантазия молчит. Она угнетена бедствием на поле сражения и тою смутою, которая существует внутри и которую не трогает народная печаль, точно это какое-то проклятие или камень бесчувственный, который только и знает, что давит и жалит, не останавливаясь перед преступлениями самыми дьявольскими, перед бу­дущим, которое грозит большими потоками крови на родной земле, чем те, которые пролились в Маньчжурии. Что и кто может образумить эту вражду, поистине братоубийственную?... Не хотят ли эти враждующие силы помогать японцам и довести Россию до позорного мира?...

Из массы писем, полученных мною за эти три дня, только одно го­ворит о мире, да и то почетном. Все остальные в пользу войны во что бы то ни стало, до тех пор, пока враг не будет сломлен и не попросит мира. «Идти на позорный мир значит стать под знамя жидовства, кото­рое теперь высоко подняло голову и кричит больше всех».
Я не думаю так мрачно, но очень хорошо понимаю, что в этой сум­бурной революции на казенный счет, которую русский народ пережива­ет теперь, возможны всякие мнения. Правительство молчит и никто не знает, что оно делает. Кроме передовых статей Комитета министров, в которых излагается то самое, что твердила печать много лет, мы ничего не знаем. Даже о нашем положении под Мукденом знаем только то, что телеграфируют наши корреспонденты.

Сообщения генерала Куропаткина так кратки, что по ним нельзя себе составить никакого понятия о том, в каком положении находится наша армия.
Действительно ли ее не существует более, как говорят лондонские газеты, - в таком ли она расстройстве? Действительно ли положение России вследствие пораже­ния этой армии и сумбура внутри России таково, что ничего не остает­ся, кроме того, чтобы просить мира? Действительно ли за всевозможны­ми забастовками и бессилием исполнительной власти начинается пуга­чевщина? Действительно ли полиция возбуждает «чернь» к избиению интеллигенции, как о том неустанно твердят газеты, или сама эта «чернь» поднимается на интеллигенцию и в том числе на полицию и правительство, которые составляют часть этой же интеллигенции? Ко­нечно, на все эти каторжные вопросы можно молчать и даже легко так устроить, что этих вопросов и не будет в печати. Но несомненно они будут в самой жизни, несомненно они приводят в смятение и тревогу население. Печать есть несомненный помощник правительства, в особенности в такое тревожное время, но когда она не может сообщать факты, она, кроме тревоги, ничего не может дать. Тревога же эта будет слышаться в каждой строке, она будет звучать в самых обыкновенных фразах.

Я имею доказательства, что если б печать могла говорить обо всем том, что происходило в начале января на заводах, бастовавших под влиянием речей нового Никиты Пустосвята, попа Гапона, то не бы­ло бы 9 января совсем. Печать знала все, а министр внутренних дел, князь Святополк-Мирский сам сказал представителям печати, которые были у него 11 января в числе, по крайней мере, 20 человек, в том числе и я, что он узнал действительное положение только 8 января, то есть накануне движения рабочих на Петербург. Это исторический факт. Пе­чать при своих ничтожных средствах, но с симпатиями публики, все интересы которой заключаются в сохранении порядка, знала больше, чем министр внутренних дел, у которого в распоряжении полиция явная и тайная, стоящая большие миллионы.

Мы знаем ежедневно, что происходит в каждой даже маленькой стране, где есть представительство. Телеграммы спешат оповестить о малейшем случае в этих странах на весь мир. Какое бы ни было пред­ставительство, состоит ли оно из «богатырей», адрес которых можно узнать у г. Демчинского, или из скромных людей, не лезущих в богаты­ри «пера и слова», но оно говорит, оно допрашивает гг. министров и гг. министры не могут не ответить им, и вопросы и ответы тотчас же уз­нают все, начиная от государя и до последнего его подданного, который умеет читать и интересуется тем, что происходит на его родине. Одно это, эта гласность значит чрезвычайно много для государственного по­рядка и уверенности в этом порядке всех и каждого. И когда говорят о Земском соборе, когда страстно желают немедленного его созыва, то прежде всего разумеют эту практическую выгоду, это практическое, высокое его значение.

Кто его не желает? Таких людей, думаю, нет и быть не может теперь, когда бюрократия сама признает себя бессиль­ной и когда член Государственного совета говорит: «Мы живем в такое время, когда мысль, сейчас совсем правильная, через несколько дней является неприложимой вследствие быстро сменяющих­ся обстоятельств». Не ужасно ли это, что «правильная мысль» сегодня, завтра оказыва­ется какою-то ветошью, которую надо сдать в архив. Молчание прави­тельства угнетает больше, чем поражение нашей армии, - говорю слова эти не на ветер: ими полна вся политическая атмосфера России.


30 марта -
Хотя несколько дней радости, несколько дней благородной гордости, а не унижения, не насмешек, не угроз.
«Мы не можем отказаться от чувства восторга, наполняющего нас перед гордым отказом царя допус­тить поражение России, и после жестокой войны, идущей больше года, Россия, хотя и побежденная, все-таки не преклоняет колена перед по­бедителем». Это говорит одна из самых враждебных нам английских газет, и хочется верить, что она говорит искренно, тем более хочется верить, чем больше она радовалась нашим бедам.

«Гордый отказ царя!» Он может гордиться русским народом, который сделал так много, кото­рый при величайших затруднениях и бедах не потерял веры в свои си­лы, как потеряли ее те богатые и возвеличенные, которые твердили о позорном мире, как о единственном якоре спасения. Крайние консерва­торы и крайние радикалы шли в ногу в этом желании. Одни боялись дальнейших поражений, которые могут привести к революции. Другие боялись победы и, дождавшись поражений, дождавшись даже отказа нам Францией в займе, твердили о мире, как о конечном унижении правительства и его полном банкротстве, за которым должно последо­вать... неизвестно что. Множеством писем от лиц разных сословий, от мужчин и женщин, которых дети офицерами на войне и во флоте, мно­жеством писем от крестьян, проникнутых горячим чувством к родине, я мог бы доказать, как много тех, которые вторят государю. И это не крики «ура» и похвальба, а крики русского сердца, русского разума, который не может допустить разгрома того, что создано такою продолжительною жизнью народа. Он выковывал величие России медленно, под крестной ношей всякой нужды и великих страданий, выковывал усилиями всех сословий, соединенным разумом и гением русского племени.

И вот три дня счастья. Адмирал Рожественский привел свои корабли к Сингапуру. «Это подвиг!» — кричат иностранцы. Вся Европа всполо­шилась. Пропадавшая долгое время эскадра вдруг очутилась в том мес­те, где никто ее не ждал. Так русский флот существует? Живы русские моряки, жива русская благородная душа! Великий адмирал привел свои корабли смело, и за одно это он заслуживает самых горячих наших симпатий. Серьезный, строгий, с юмором на устах, с тонкой улыбкой, гармонирующей с насмешливыми глазами, этот русский человек волно­вался, кричал, бранился, выходил из себя, когда слышал о неудачах нашего флота и когда готовилась балтийская эскадра, но он повел ее, как осторожный, зоркий моряк, понимая, что на плечах его тяжелая ноша, и что каждый шаг его должен быть размерен и рассчитан. Гулль­ский случай доказал, что он шутить не намерен. Дипломатия пусть разбирается, а он поступил так, как надо было, и он избавил себя этим на всем пути от назойливых соглядатаев. Под водевильный шум париж­ского судилища, он шел, не беспокоясь о том, чем водевиль кончится.

У него было по горло дела гораздо более важного, и он весь был занят этим делом. Новые аргонавты за золотым руном если не победы, то рус­ского мужества, настойчивости, терпения и выносливости, они должны были доказать, что Россия действительно готова употребить все силы на борьбу с врагом. И вот в то время, когда разговоры о мире сделались обычной беседой, обращавшейся в легкомысленную болтовню петербург­ских салонов и канцелярий, когда Ояма объявил, что Япония будет требовать 2 миллиарда рублей контрибуции, Рожественский явился как deus ex machina, как Нептун из моря. Это уже подвиг, и недаром вос­торгаются им англичане. Это не смелый набег, а мужественное, торже­ственное шествие к цели определенной. Англичане вспоминают свои усилия в борьбе, свою непреклонность в достижении целей, которой они обязаны своим могуществом. Сердце сердцу весть подает, как говорится, и враг аплодирует врагу, или вернее — европеец европейцу.

Но что ждет далее нашу эскадру в этой таинственной и трагической дали? О, если б Бог даровал ей победу! Как бы Русь воспрянула, как отлетел бы от нее весь этот дым и чад, все это удушье, бестолковщина и безначалье, и началась бы радостная, шумная жизнь обновления, началась бы не в мраке горя и несчастья, не в этом омуте всеобщего недомогания, похожего на припадки безумия и отчаяния, когда рвут на себе волосы, терзают себя и других, никому и ничему не верят и видят впереди только страдания и стоны и безрассветные дни.
О, если б Бог даровал победу!

Трудно думать, что будет завтра, послезавтра. Говорят, через два-три дня страшный морской бой. А ведь это - через два дня - 31 марта. Это годовщина погибели «Петропавловска» вместе с Макаровым, годовщина того дня, с которого счастье окончательно от нас отвернулось и мы по­шли беспрерывно от неудачи к неудаче, от поражения к поражению, от надежды к отчаянию. Вся русская душа изныла и истерзалась, все тело избито и изранено, лицо побледнело и исхудало и глаза опухли от слез...
Неужели не конец? Кто теперь тоскливо не тревожится ожиданием, не прислушивается к говору, к слухам, к предположениям и спорам?

Чье сердце не кипит той борьбою веры, надежды и отчаяния? Умирать мы умеем. На корабле нет трусов. Там все храбры. Все одинаково близки к смерти, как адмиралы и матросы, так и машинисты, врачи и священ­ники. В армии совсем не то. Там нет такого равенства. На море все рав­ны, и это равенство дает и равенство сознания своего долга. В каждую минуту можно похоронить себя в море. Но об этом не думается. Это жизнь. Это естественно в жизни моряка перед врагом. Ничего, кроме моря. На нем появляются суда. Кто они, что они несут, смерть или жизнь, новое бедствие или счастье? Но кто-нибудь заплатит своею жиз­нью и за счастье. И многие заплатят. Счастье покупается страшно доро­гою ценой. И вот хочется верить в счастье и боишься верить, боишься самой этой веры, а вера все-таки разгорается в сердце при всяком пово­роте судьбы, похожем на успех. Говоришь «не верю» — и лжешь, не мо­жешь не верить, не могут убить этой веры все беды и грозы, потому что, в конце концов, спасает только вера...
Что будет? Близко ли оно или далеко? Страшно или радостно?


18 мая -
Общественные несчастия окружают нас такою атмосферою, что не знаешь, что будет завтра. Мысль о них так сроднилась с каждым, что я писал 11 мая: «Может, теперь собирается на родину новая гроза, новое несчастие готово поразить нас. Может, оно караулит нас давно и вдруг ударит, чтоб придушить нас окончательно». Я думал о судьбе нашей эскадры, которая подвигалась в это время к японцам. Вместе с множе­ством людей я не столько верил в ее успех, сколько страстно желал в него верить. Естественно, являлись и сомнения, и черная туча всего прошлого начинала грозить и смущать.

Несчастие случилось, и страшное несчастие. Надо быть готовым ко всему, к самому черному несчастию. Я ставлю слово «несчастие» не по­тому только, что поражение есть несчастие, но потому, что мы воюем в такой несчастной атмосфере, какой у нас никогда не было. Пусть гово­рят, что это удары судьбы — Немезида, мстящая, безжалостная и роко­вая; что у нас все оказалось гнилью и что эта гниль не что иное, как порождение существующего порядка. Но в таком случае вся Россия - гниль, так как вся она существовала при таком же порядке, расширя­лась, колонизировала, побеждала не варваров, но и народы и войска, которые стояли выше ее развития, просвещалась, образовывала универ­ситеты, академии, ученых, техников, создавала прекрасную литературу, в которой всегда горела вифлеемская звезда гуманных и просветитель­ных идей; в самой народной жизни, стоявшей вне привилегированных классов, совершалось идейное движение и росли характеры, полные доблести, ума и иногда величия.

Скажут, что все это действительно было, но все это пригнетено, исковеркано и, если росло, то потому, что крепкий и сильный народ растет во что бы то ни стало и несмотря ни на что. Стало быть, все-таки Россия не гниль и гнилью быть не может, даже по этому воззрению. Свежие силы вырываются наружу и добива­ются блага России и лежат плодотворным семенем в ее росте. Откуда же все эти поражения? История раскроет многое, что теперь неизвестно; но когда найдется беспристрастный историк, он не будет судить так легко, как мы, и назовет этот год черным, несчастным годом русского народа, когда все соединилось по каким-то причинам или капризам судьбы для того, чтоб всякие проявления гордой силы, мужества, веры, самоотвержения попали в руки людей бездарных, слабых или несчаст­ных. Что такое несчастный человек, что такое несчастие, это всякий понимает непосредственным чувством, но объяснить это трудно, и я не возьмусь за это объяснение. Но я знаю, что несчастия не вечны и что человек побеждает и несчастие, если он достоин названия человека и не гнет послушно своей спины и не стремится пасть на колени.

Я знал, с какой энергией готовилась эскадра Рожественского, сколь­ко положено было в это труда, силы и внимания. Сколько благородных, лучших моряков, взрослых и юношей добивались попасть на корабли. Комплекты морских офицеров были увеличены именно потому, что было столько желающих померяться с японцами, столько преданных своей родине и ее славе. Их не ужасал длинный, томительный путь. Оскорб­ленные неудачами флота и превосходством врага родины, они шли, чтоб доказать, что Россия сильна, могущественна и справедлива в своих действиях. Многие не скрывали трудностей от себя. Многие говорили: «Мы идем на смерть». Сам Рожественский, о судьбе которого ничего неизвестно, кроме того, что он ранен, жив ли он, нет ли, сам он не скрывал от близких, что он ведет эскадру и посвятит ей все свои силы, но что будет с нею - одному Богу известно.

Я прочел в дневнике одного молодого моряка такие трогательные слова: «Господи, довольно карать Россию, помоги ей, Господи. Если нужно - вот мы, жертвы гнева Твоего, но смертью нашей дай, любимой и дорогой, победу и мир. Услыши нас, Господи, услыши. Россия! - вот слово, которое все опрокидывает. Россия... нет, даже для вечности не могу забыть тебя! Если мой дух хоть на мгновенье (мгновенье вечности — порядочный срок на земле) может задержаться здесь, дай мне, Господи, право и после смерти стоять за Россию, помо­гать ее бойцам, ослеплять врагов...»

Какой благородный крик сердца и веры. Слышится, как всякое сло­во вылетает из прекрасной души молодого человека. Но и он тревожен, и его мысль обращается к Богу с такой горячей верой и в Него и в ми­лую родину. И, поверьте, таких было много и, вероятно, над ними те­перь плещет холодная, равнодушная волна чуждого океана. «Жертвы гнева Господня». О, нет, за что на вас будет изливать свой праведный гнев Господь? Вы жертвы черного года, несчастные жертвы, достойные любви и горьких слез. Ваша преданность долгу, ваша любовь к матери своей России не забудется, как не забудет она всех храбрых, всех любящих и преданных ей. Чем тяжелее, чем ужасней ее судьба, тем дороже ей сыны ее, которые шли в бой, как бестрепетные рыцари ее великого духа. И за гробом ваше множество, как множество бестелесных духов, будет приме­ром и поучением для живущих и никто не оскорбит вашего праха. И не погибнет Россия, как бы ни терзали ее, какие бы унижения ей ни гото­вили. В ней столько здоровых, бодро чувствующих и честно делающих, что они спасут ее, как мать спасают любящие и мужественные дети.

Если б кто захотел услышать слова утешения, их найти невозможно, ни в чувстве, ни в разуме. Все придавлено ужасающей драмой на море.
Ничего не можешь себе объяснить, и всякие объяснения кажутся таки­ми мало говорящими, что они раздражают встревоженное чувство. Кто бы что ни говорил, в нашем прошлом много доблести, ума и дарований. А все это подает руку будущему, не тому, которое готовят буйственные реформаторы, желающие удивить мир среди смуты и злобы, а тому, которое нужно великому народу, в его естественном и свободном разви­тии. Поэтому настоящее требует немедленного собрания представите­ лей Русской земли, не дожидаясь окончания работ Булыгинской комис­сии. Начатые в других условиях, они отстали от событий, которые раз­разились такою грозою, и время не терпит. Нужен разум всей России, нужно все ее русское чувство, чтоб овладеть быстро мчащейся волною настоящего.


20 мая -
Да, Земский собор необходим. Об этом надо говорить уже потому, что больше говорить не о чем. Обо всем остальном переговорено давным давно. Но Земский собор - это самое необходимое, самое жизненное. Только он укрепит власть и даст ей необходимую поддержку. Только он успокоит оскорбленное русское чувство и даст проснувшемуся разуму Русской земли ту свободу мысли и дела, которой никогда не бывало. Получить небывалое никогда — это счастье уж потому, что оно ново, оно манит чем-то неведомым и прекрасным. Я сказал, что надо собрать Земский собор немедля и смело и что смелым Бог владеет. В этом случае смелость есть та божественная ис­кра в самом царском сане, которая светится на весь мир и которая осветит русские души и даст им надежду на исцеление.

Чудес нет, говорят. Не правда, чудеса есть и чудеса объяснимые: это взрыв народного самосознания, народного патриотизма. Без причин этих чудес не бывает. В настоящее время все причины для созвания Земского собора существуют так наглядно, что только слепые их не видят, а слишком осторожные стараются их устранить или уменьшить, да и то с оговорками. Земский собор — это народное самосознание, это воскресе­ние всерусского чувства, которое иначе нельзя назвать, как патриотиз­мом. Любовь к отечеству — это та двигательная сила, которая совершает чудеса, и о чуде следует говорить, и следует говорить о Земском соборе.

Потери наши ужасны. Такого страшного поражения морских сил не было в новой истории и нам пришлось испытать это к нашему ужасу и стыду. Национальный стыд - это очень ядовитая змея, которая пускает свой яд постоянно, при всяком удобном и неудобном случае, и раны долго не заживают. Не заживают до тех пор, пока этот стыд не покро­ется каким-нибудь национальным подвигом. Он мешает народной сме­лости, мешает смелому почину, смелой национальной политике. Нацио­нальный стыд внедряется в душу, как губительный микроб, который отнимает частичку души. Откуда это упорство продолжать войну, если не из боязни этого национального стыда? Откуда эти надежды, доселе не умирающие, что война все-таки окончится нашею победою? Откуда эта храбрость, этот военный долг, заставляющий идти на верную смерть? Рожественский сомневался в победе и пошел. Надо спасти оте­чество, надо стереть с его чела позор поражений, надо восстановить репутацию русского флота.

О, конечно, все это легко осмеять, легко даже логикою мышления доказать, что все это предрассудки, старые предрассудки, с которыми пора покончить. Человечество бедствует, сражается, проливает кровь, тратит миллиарды на военное и морское дело. Самые просвещенные страны не хотят отстать друг от друга, хотя сознают, что война - бедствие, что она не отвечает самым примитив­ным понятиям христианства. Пора все это бросить, пора старое пере­ оценить по-новому - и тогда все пойдет лучше. И, несмотря на все это, никто не начинает и не думает начинать, и все продолжают считать войну экзаменом народов. Кто победил, тот прославлен, кто побежден, тот унижен. Кто победил, тот ходит гордо, тот смело говорит, смело предлагает свою мысль, смело начинает всякое дело и пред ним рассту­паются, как перед особою, достойною всякого почтения. Кто победил, тот берет новые области и контрибуции, поправляет свои финансы, развивает промышленность и торговлю, увеличивает средства к просве­щению и все это на счет несчастного побежденного.

Говорите, сколько угодно, против такой логики жизни, а она про­должает существовать и будет существовать даже тогда, когда социал-демократия овладеет управлением, даже тогда, когда национальные особенности сотрутся совсем. Если б Европа обратилась в Соединенные Штаты, которые проповедывали поэты и теоретики, то и это не помогло бы, потому что проснулась Азия, потому что победила Япония на море и этот факт такой огромной важности, что теперь еще невозможно оце­нить все его влияние на историю мира. Нам предстоят военные расходы все большие и большие. А когда народ побежден, он невольно будет думать об отмщении и усиливать свои военные силы, чтоб не потерять того, что он имел.

— Горе побежденным. Vae victis.
— Долой войну!
— Мир! Мир!

Чудесно, а все-таки: горе побежденным. А все-таки мир выгоден по­бедителю и очень невыгоден побежденному. Вольтер сказал, что la paix est la fille de la guerre. Да, дочь войны, дочь, за которой приходится побеж­денному дать огромное приданое, прямо разорительное для родителей.
И вот к национальному стыду побежденному приходится прибавить миллиарды контрибуции. И мы их будем платить, и наши дети, и наши внуки, и наши правнуки будут платить, и это будет отражаться на на­ших финансах и на всей нашей экономической жизни. Горе побежденным и горе народу, которому придется платить пода­ти врагу на усовершенствования его армии и флота и на учреждения культурные, а у себя все урезывать, даже самое необходимое.

Я и говорю: необходим Земский собор. Необходимо, чтобы вся Земля Русская рассудила, что нам делать: воевать или заключить мир. И если воевать, то как воевать, какими средствами и какими мерами. Пусть Земля все сообразит, пусть ей все объяснят гг. министры, изложат все положение, и пусть гг. дипломаты справляются у Русской земли, как им поступать в деле мира, до каких высот платить контрибуцию и что уступать и что не уступать ни под каким видом. Чтобы Русская земля знала все, так же хорошо все знала, как теперь она хорошо не знает.

Мне даже страшно перечислять все эти вопросы о мире, об уступках, о контрибуции, страшно, как несчастия, как бегущей к нам заразы, как казни. Но я уверен в том, что Земский собор даст истинных патриотов, даст людей даровитых, которые сумеют измерить силу материальную и силу духовную своей родины и которые приступят к своему делу, как к делу самому дорогому и священному.
Я только рассуждаю. Пусть и читатель рассуждает и взвешивает. Я не хочу унижения родины, не хочу национального стыда, не хочу контри­буции.


26 мая -
Миллиарды рублей, запрещение иметь флот на Тихом океане, уступ­ка Сахалина, уступка Восточно-Китайской дороги и т. д., и т. д. Японцы предъявляют такие наглые требования, что разве только идиоты могут принять их.

Если эти желтолицые гении воображают, что Россия может вынести такое унижение, что она способна отдать все, что от нее требуют, спо­собна затормозить свое развитие на сто лет, то бесспорно они учитыва­ют русскую революцию, которая им помогает. Они полагают, что рус­ская революция - это необыкновенно подлая и гнусная особа, которая готова продать свою родину. Я не знаю, что чувствуют эти революцио­неры, читая о гибели нашего флота, о страшно тяжелых условиях мира, которые нам предлагают, но думаю, что надо быть душевнобольным или прирожденным предателем своей родины, чтобы не плакать над ее несчастиями. Я не могу верить, что ненависть к режиму может похоро­нить всякое чувство к своей плачущей и страдающей матери, не могу верить, что чувство злорадства может овладеть русскою душою даже тогда, когда родине грозят невиданные и неслыханные унижения.

Я не могу себе представить русского революционера рядом с г. Того, мирно беседующими и считающими те тысячи миллионов рублей, кото­рые должны уплатить Японии русские люди. Я отвергал с негодованием те слухи, которые ходили об адресе микадо при начале войны. Разве идиоты революционного режима могут радоваться несчастиям русского народа, разве «лизательницы гильотины», как называли во время фран­цузской революции тех женщин, которые с кровожадным чувством спе­шили наслаждаться зрелищем казней, могут не болеть несчастиями беднейшего народа, даже в том случае, если все эти господа и госпожи твердо убеждены, что именно они способны воздвигнуть на русской земле социал-демократический рай.

Это было бы предательством, как бы его ни объясняли. Говорят, что причина сдачи броненосцев адмирала Небогатова заключалась в том, что матросы одного корабля взбунтовались, побросали своих офицеров в море и выкинули белый флаг и что, видя это, другие корабли приняли этот флаг за команду сдаваться самого начальника эскадры. Конечно, это только слух между множеством других подобных слухов. Не дай Бог, чтоб это оказалось правдой. Но если б оказалось так, разве можно на­ звать героями этих изменников, а их надо назвать героями с точки зрения злорадствующих, ибо они способствовали поражению русского флота, а поражение русского флота якобы способствует революции. И в революциях есть герои и презренное отребье. Ведь японцы не примут к себе на службу этих изменников, несмотря на такую услугу Японии, а вышвырнут их всех из своей земли. Если б революция восторжествовала, она, вероятно, не поставила бы памятник этим изменникам. Лечь в битве с врагом внутренним или внешним — это одно, но передаться врагу - это совсем другое. Мужество везде считается добродетелью, а предательство — предательством. И те, которые стали бы философски спокойно объяснять предательство режимом суровой дисциплины, от­сутствием укорененного разумным воспитанием патриотизма и чувства долга, то есть отдавать себе ясный отчет в причинах предательства, не пошли бы рука об руку с предателями.

Я думаю, что нет злорадствующих, что это чувство, если и было, то проходит под наплывом огромного несчастия и грозящих бед в будущем.
Я думаю, что наступает кризис, в котором еще трудно разобраться и предвидеть, чем он разразится. Продолжать войну или нет - значит заключить мир или нет. Но всякий спросит: какой мир? Будь причины войны самые непопулярные, самые не оправдываемые, но когда дело идет о государственных потерях, об унижении русского имени, об уплате дани - заговорит у всякого сердце и защемит.
Ведь контрибуция — это дань, которую народ будет выплачивать многие годы. Ведь значит обманывать всех, говоря, что это ничего, что вот Франция заплатила же 5 миллиардов Германии и не считала это унижением. Я читал подобные фразы, но думаю, что даже Франции было это жестоко обидно и тяжело, хоть она нашла деньги у себя дома.

Мир, позорный мир! Мы Берлинский трактат считали позорным, а по этому трактату мы дали жизнь славянским народам, возвратили потерянное в Севастопольскую кампанию и увеличили свою территорию прекрасными областями. А теперь мир с уступками, с данью. Какое же ему название, если Берлинский трактат мы считали позорным?
Нет, все думается, не может быть позорного мира. Россия не допус­тит до этого. Петербург, Москва и несколько других городов высказыва­ются за немедленный созыв представителей для решения вопроса о войне и мире. На этом сойдется вся Русь. На это откликнется армия.
Еще велик Бог Русской земли.

Comments

[lj-frank-bot.livejournal.com]

Здравствуйте!
Система категоризации Живого Журнала посчитала, что вашу запись можно отнести к категориям: Армия (https://www.livejournal.com/category/armiya?utm_source=frank_comment), История (https://www.livejournal.com/category/istoriya?utm_source=frank_comment), Общество (https://www.livejournal.com/category/obschestvo?utm_source=frank_comment).
Если вы считаете, что система ошиблась — напишите об этом в ответе на этот комментарий. Ваша обратная связь поможет сделать систему точнее.
Фрэнк,
команда ЖЖ.

[arstmas (from livejournal.com)]

[midzenis.livejournal.com]

>>Народная фантазия заставляет вместе с войсками сражаться небесные силы и этому верят и этим радуются, когда раздается победа.
(https://i.redd.it/ojsxhafa73zb1.jpg)

[arstmas (from livejournal.com)]

же

[Артем Алешин (from livejournal.com)]

Как повторяется история! В 1904 крейсер "Аскольд" был в числе прочих кораблей артурской эскадры подло, в мирное время, без предупреждения атакован японцами. В 2023 ракетный корабль "Аскольд" был столь же подло, в святой день праздника атакован укронацистами. Японцы стреляли английскими торпедами, укронаци — французскими ракетами. Европейская русофобия не меняется веками! К счастью, как и легендарный предшественник, нынешний "Аскольд" тоже пережил подлое нападение благополучно и после исправления легких повреждений скоро вернется в строй.

[watermelon83.livejournal.com]

Вах! Еще велик Аллах Русской земли!

[Александр Воробьёв (from livejournal.com)]

Как тяжело прорываться через пурпурную прозу. Нет, прав был Гораций.

Впрочем, и увы, модное поветрие того времени.

[watermelon83.livejournal.com]

Ну зато сейчас все пишут запросто, только что не срут буквами.

[holdsveiki.livejournal.com]

Герр блогир постит эти кусочеки, как симпатичная девушка водит с собой страшноватую подругу.

[korber111.livejournal.com]

Да, Земский собор необходим. Об этом надо говорить уже потому, что больше говорить не о чем. Обо всем остальном переговорено давным давно.

Я и говорю: необходим Земский собор. Необходимо, чтобы вся Земля Русская рассудила, что нам делать: воевать или заключить мир. И если воевать, то как воевать, какими средствами и какими мерами. Пусть Земля все сообразит, пусть ей все объяснят

Ах этот вопрос трансфера власти!
Волнует он умы русской интеллигенции. Мучает. Терзает.
И не зря!

[midzenis.livejournal.com]

>>Волнует он умы русской интеллигенции. Мучает. Терзает.
(https://ic.pics.livejournal.com/midzenis/19851646/1005967/1005967_original.jpg)

[livejournal.livejournal.com]

Здравствуйте! Ваша запись попала в топ-25 популярных записей (https://www.livejournal.com/ratings/?rating=ua) LiveJournal для Украины. Подробнее о рейтинге читайте в Справке (https://www.dreamwidth.org/support/faqbrowse?faqid=303).

[serjio-zeider.livejournal.com]

РЯВ поражает прежде всего глупостью и чванством до неё доведшим. Война и поражение дело житейское, со всяким может случится. А вот довести до войны так как это сделали — не у всякого может подучится. Сближение России и Японии началось уже в 1906 году и ровно ничего не мешало начать такое сближение в 1896м кроме жадности и глупости двух человек
А потом все эти борзописцы на Бога уповают.

[watermelon83.livejournal.com]

так суворин пишет, что наша-де дипломатия кулуарно, общество ничего не знало и т.д.

но, раз уж случилось, то — и опять-таки т.д.

[sparrow-hawk.livejournal.com]

"вся Россия - гниль, так как вся она существовала при таком же порядке, расширя­лась, колонизировала, побеждала не варваров, но и народы и войска, которые стояли выше ее развития"

опять таки, лучше и не скажешь

[holdsveiki.livejournal.com]

там дальше:

просвещалась, образовывала универ­ситеты, академии, ученых, техников,
создавала прекрасную литературу, в которой всегда горела вифлеемская
звезда гуманных и просветитель­ных идей; в самой народной жизни,
стоявшей вне привилегированных классов, совершалось идейное движение и
росли характеры, полные доблести, ума и иногда величия.

слава богу, нынешние патриоты избавлены от этой интеллигентской заразы и полностью сосредоточены на триаде "расширялась, колонизировала, побеждала"

[m-for-mijers.livejournal.com]

«Идти на позорный мир значит стать под знамя жидовства, кото­рое теперь высоко подняло голову и кричит больше всех».

Золотые слова, Юрий Венедиктович, т.е., пардон Алексей Сергеевич!

[holdsveiki.livejournal.com]

как будто это что-то плохое.
разве не жидовством создан великий ссср, иже спас мир от корчумы и подвёл под руку свою половину европы?
жиды всего лишь объясняли: если дать им порулить, они вырулят, и как только народ прислушался к ним, так всё устроилось наилучшим образом, затем уже дорабатывали грузины, а хохлы пришли на готовое.

[midzenis.livejournal.com]

А давайте немного в милоту актуалочку?
(https://i.redd.it/im6uwth94dwb1.jpg)

Японские названия островов (Итуруп, Шикотан, Кунашири, Хабомайгун).
Текст сразу под ними гласит: «Не забывайте о нас».
Большой красный текст гласит: «7 февраля — День Северных территорий».

どのぐらいの間！

[korber111.livejournal.com]

Есть и другие взгляды:

[breyers1.livejournal.com]

> Так русский флот существует?

Это временно, бгггг.

[midzenis.livejournal.com]

Издание второе, исправленное и дополненное:
(https://sun9-76.userapi.com/impg/ryDYz6C0IQHQL-i-OdgbUelVwwehz2rilm1l0w/rkY6cZZ6Q3Y.jpg?size=2410x917&quality=96&sign=9ce1541c7962686320e13921b43c89f3&type=album)

[holdsveiki.livejournal.com]

читая по диагонали, понял в смысле: чудо-богатыри проявляют железную волю и удивительную храбрость, когда имеют при себе книгу с портретом Ник.Ник.
был удивлён, затем разочарован.

[watermelon83.livejournal.com]

[holdsveiki.livejournal.com]

Да я сам материализуюсь тут только когда думаю об этом, а как не думаю, так и нет.

[zadel.livejournal.com]

«Сначала появилась краткая телеграмма о начавшемся у берегов Японии морском сражении, в котором японцы понесли якобы огромные потери. О наших потерях не было сказано ни слова. Через день была помещена другая телеграмма, сообщавшая о том, что несколько наших крейсеров соединились с владивостокской эскадрой и что бой, в котором обе стороны понесли чрезвычайно тяжелые потери, еще продолжается. И только на седьмой день было опубликовано официальное сообщение о постигшем Россию ужасном поражении. Последняя надежда выиграть войну была потеряна. Все ясно понимали, что теперь не может быть и речи о продолжении кампании. Тяжелое чувство охватило нас, молодежь», — отмечал Воронович в мемуарах.

больше новых побед

[vatnik-rkka.livejournal.com]

Таки да, но есть нюансы.
1. Революцию евреи ( опять таки факт медицинский- российская социал-демократия состояла исключительно из евреев!) делали на деньги противников России в той войне, а именно англов и джапов. Евреям на это было фиолетово, они деньги готовы были брать у всех! Причем давали не только деньги, но и оружие, причем прям из японских войск в Китае! Оружие было английским, и когда с ним поймали товарища Бабушкина в Чите, то его со товарищи просто поставили к стенке как японских диверсантов.
Японцы людей которые у них брали деньги, потом шантажировали всю жизнь, товарищ Карахан в 1929 спустил в унитаз итоги конфликта на КВЖД именно под давление японцев. Более того все советское руководство на Дальнем востоке в 30-гг было под колпаком у японской разведки и ярлык "японский шпион" в материалах НКВД это не просто фигура речи.
2. В печальных результатах той войны, основную роль сыграла ставка на казаков. Казаки просто оказались не в состоянии противостоять японской кавалерии. Это была последняя война, в которой казаки выступали основной ударной силой.
Вопрос превосходства японской кавалерии удалось решить только в результате создания бронетанковых войск в 30-х годах.
3. Провал колонизации Манжурии стоил Романовым трона, ибо это были последнии в Российской империи свободные земли, используя которые можно было решить вопрос со снабжением продовольствием Средней Азии и решить земельный вопрос в России в целом.
В целом же у Романовых после 1905 г хороших вариантов уже не было. С одной стороны цирк, который они устроили с отменой крепостного права, за пятьдесят лет превратился почти в неразрешимую проблему, с другой стороны кредиты, которые набрали ещё при Александре 2 душили экономику. Плюс к этому Романовы не желали делиться властью с русским обществом, им вообще на русских плевать было. Сплав тупости и жадности ещё никого до добра не доводил.

[largenirgk (from livejournal.com)]

Между тем я обнаружил на просторах педивикии дивное юмористическое произведение, призванное, видимо, иллюстрировать собой словечко "копиум". Статья называется "Бой в Жёлтом море", раздел "Итоги сражения".
Начинается этот дивный фельетон словами: "В этом бою и русские, и японские корабли в ходе боя получили серьёзные повреждения, но ни один корабль не был потоплен. С материальной точки зрения поражение понесли японцы: так, флагман русских, «Цесаревич» имел исправными все орудия, и смог к концу дня восстановить управляемость, в то время как «Микаса» имела неисправными 100 % орудий главного калибра и 50 % среднекалиберных..." - и так далее. Многократно и многословно доказывается случайность поражения. Указывается, что вот если бы, да кабы, то грибное хозяйство калужской области было бы ого-го... Известно ведь, что на "Микасе" убило двоих капитанов по очереди, а на "Цесаревиче" не убило, а только ранило, и всего одного, после чего: "После продолжительного перерыва в командование кораблем вступил..." - во время этого перерыва "русские броненосцы сбились в кучу" - что свидетельствует о духе товарищества, царящем на русском флоте. Между тем японцы потеряли на 200% убитых капитанов флагманов больше, что тоже свидетельствует о. В общем "Сыграла свою роль цепь случайностей", состоящих в основном в том, что противник имел наглость стрелять по русским кораблям, и вообще вести бой, не давая им делать то, что они считали необходимым. При этом азиатское коварство противника было столь сильно, что он имел наглость продолжать это делать, несмотря на все повреждения, нанесенные ему, в то время как русскые, конечно, до этого не опустились. Явная случайность. Всё буквально вопиет о ней. По очкам русскые несомненно победили!

[watermelon83.livejournal.com]

Дак это сама суть российской исторической школы, ее сердце и простата. Вот чтоб так, набрав полный рот росы (росы, росы!), сидеть и писать: мы были одни, вдесятером, а враг навалился обеими руками и душил, душил, душил. И если б тот не пукнул, а этот не хрюкнул, если бы третий взял с собою биту, а четвертый позвонил ментам, то пятый — десятый никогда б не уехали на больничку. Цепь трагических — и т.д.

[dalexand.livejournal.com]

Серьезный, строгий, с юмором на устах, с тонкой улыбкой, гармонирующей с насмешливыми глазами, этот русский человек волно­вался, кричал, бранился, выходил из себя, когда слышал о неудачах нашего флота и когда готовилась балтийская эскадра, но он повел ее, как осторожный, зоркий моряк, понимая, что на плечах его тяжелая ноша, и что каждый шаг его должен быть размерен и рассчитан. Гулль­ский случай доказал, что он шутить не намерен. Дипломатия пусть разбирается, а он поступил так, как надо было, и он избавил себя этим на всем пути от назойливых соглядатаев. Под водевильный шум париж­ского судилища, он шел, не беспокоясь о том, чем водевиль кончится.

Я смотрю, у калужского блоггерского центра вековые традиции.

[watermelon83.livejournal.com]

да, это мое любимое место в данном "мп"