watermelon83 (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
watermelon83) wrote2017-02-20 09:03 am
watermelon83) wrote2017-02-20 09:03 am
Короли и капралы
- революционная и наполеоновская эпохи (1789-1815). Предыдущая часть, вместе с итальянцами, лежит тут.
Победа в Италии
Между тем, фельдмаршал Альвинци вновь готовился выступить в поход. Пожалуй, австрийцы поступили бы мудрее, если бы не стали вручать спешно собранную армию в руки уже побитого Бонапартом полководца, а вместо того - вызвали бы из Германии эрцгерцога Карла, дав ему в распоряжение солидные силы. Но, многократно увеличившийся гарнизон Мантуи (фактически, речь шла об окруженной армии) приковывал к себе все внимание гофкригсрата - бездушные аристократы и феодалы, пьющие народную кровь, не могли позволить себе бесславно потерять солдат, запертых в крепости. Храбрецов в белом выкашивали болезни - к новому 1797 г. в Мантуе оставалось менее 10 т. боеспособных солдат (из двух десятков тысяч) и каждый день из строя выбывало до сотни других. Совершенно точно рассчитать когда наступит конец мог любой венский школяр.
Поэтому спешно собранные войска Альвинци вновь устремились к злополучной крепости. Австрийский фельдмаршал повел в бой менее 30 т. солдат, среди которых были и меткие тирольские стрелки (французы грозились не брать их в плен), и лучшие люди города Вены, со знаменем вышитым ручками самой императрицы. К сожалению, вся операция носила отчаянно-импровизированный характер: фактически, войска императора Франца должны были повторить уже провалившийся замысел, только в худших условиях.
Наполеон, который использовал создавшуюся передышку для того, чтобы пополнить французские ряды северо-итальянской сволочью, достаточно спокойно поджидал новой деблокирующей операции своего неповоротливого врага. Он уже предвкушал те возможности, которые подарит ему австрийская армия: пусть черепаха высунет голову! Были забыты и неприятности с женой (та, долгое время пребывая в обществе нового любовника, никак не могла выбраться из Парижа к мужу), и правительством (Директория хотела было разделить его армию, но была умащена еще более щедрыми подношениями). Не хватало только новых резервов, они буквально сгорали на германском фронте и до молодого генерала доходили лишь жалкие остатки.
Тем не менее, он не колебался когда в его, растянутые как сеть, войска уткнулся австрийский таран. Январская битва на высотах у городка Риволи - вершина первого похода Бонапарта. Гибкая бригадно-дивизионная структура позволяла французам молниеносно отвечать на любой вызов: атакованный с нескольких сторон французский отряд сумел выиграть время для подхода остальной части армии Бонапарта. В итоге, покуда австрийцы медленно уничтожали французскую дивизию, на них внезапно обрушилась вся мощь главной армии Наполеона. Потеряв в решительной схватке высоты, морально истощенное войско Альвинци откатилось, оставив свою обходную колонну на милость неприятеля. Весь следующий день отступавшие австрийцы непрестанно преследовались французской кавалерией, захватившей еще несколько тысяч пленных. Всего же злосчастная битва стоила им около 14 т. солдат, против 5-6 т. у французов. Это был конец всем надеждам на освобождение умирающей армии Вурмзера, которая капитулировала после отчаянной вылазки в середине января - еще 19 т. австрийских солдат оказалось в плену. Осуществив, таким образом, своеобразный реванш за Павию, победители попытались соскоблить с мантуанских стен фрески любимого художника императора Карла V - Тициана, но, к счастью, не преуспели. Тем не менее, торжествующие французы не зря плясали свою карманьолу - кампания в Италии подошла к концу.
Но, перед тем как обратить свои взоры на Австрию, Наполеон еще раз напугал князей Италии. В эти дни Папа Римский попытался было устроить против французов что-то вроде народно-религиозной войны - вооружая крестьян и созывая всех на крестовый поход. Достаточно было продвижения менее десятка тысяч франко-итальянских солдат, чтобы крестоносцы разбежались куда глаза глядят или оказались в плену. Неаполитанцы, никак не могущие определиться - вступать им в войну или нет, все же не решились бороться там, где проиграли австрийцы. Без их поддержки Папа окончательно пал духом и вышел из войны, потеряв ряд владений, вкупе с солидной контрибуцией в пользу торжествующих атеистов. Наполеон вскоре организовал ряд народно-античных республик, с легкостью черпая названия для них из тех времен, когда Рим еще был полуварварской столицей небольшого союза государств в центре полуострова. Его неотесанные генералы выражались проще, прямо угрожая расстрелом любому кто воспротивится требованиям французского командования. Вся Северная и значительная часть Центральной Италии оказались в начале 1797 г. под полным контролем французов. Исключение составляла лишь древняя олигархия Венецианской республики, предпочитавшей трусливый нейтралитет бездеятельности честной борьбе. Бонапарт лишь пожал плечами - судьба этого города будет разрешена после его австрийского похода.
Ром, содом и плеть - вот славные и единственные традиции Королевского флота (фраза ошибочно приписываемая одному лорду Адмиралтейства, ставшему впоследствии Нобелевским лауреатом по литературе)
На воде
Не все операции республиканцев были столь успешны как итальянские. В феврале 1797 французы потерпели унизительное поражение при попытке вторгнуться на Британские острова. Широко задуманные планы вторжения, в виде высадки нескольких десятков тысяч солдат в Ирландии и Уэльсе, после которых местные кельты с радостью встретят своих галльских освободителей и массово начнут записываться в ряды революционного воинства, потерпели крах. Дело было в том, что плавали французские корабли хорошо, а солдаты - нет. В результате этого, все попытки выгрузить армию в плохую зимнюю погоду оказались неудачными. Из всего предначертанного удалась лишь самая малость - высадка доплывших (под российскими флагами!) все-таки до Уэльса черных легионеров под командованием беглого американского полковника. Этот экзотический отряд, получивший свое название из-за перекрашенных британских мундиров, был под стать своему командиру-ирландцу, изгнанному из США за идиотскую попытку переворота: из полутора тысяч десантников большую часть составляли всяческие штрафники, как сказали бы сегодня, и прочая республиканская сволочь. Высадившиеся немедленно принялись грабить освобождаемых, так что когда к месту плацдарма подошло около трех сотен местных ополченцев, то их численность значительно возросла за счет местных жителей. Сражения не потребовалось - британский командир удачно сблефовал и деморализованные французы сдались, успев потерять к тому времени несколько десятков убитых уэльсцами солдат. Победителям достались и оба французских фрегата. Можно лишь сожалеть о том, что галлам не удалось более масштабное вторжение - итог, несомненно, был бы таким же.
Однако, бремя борьбы с тираниями французская республика несла уже не в одиночку. Мы писали о выходе Испании из войны, но теперь (с осени 1796 г.) она вновь вошла в нее... на стороне Франции! Почему бы и нет? Что такое убийство родственных французских Бурбонов, по сравнению с английской угрозой в колониях? Разве "естественный союз" с Францией - не основа испанской политики последней сотни лет? Тот факт, что за эту сотню лет на долю Испании пришлось больше потерь нежели за несколько веков противостояния французам, никого не волновал. Главным было то, что ужасные республиканцы перестали поджигать пятки жалкой бурбонско-иберийской монархии на Пиренеях. Более того, испанцы насладились чем-то вроде триумфа, напав заодно на соседнюю Португалию, союзную Англии. Можно понять оккупированных голландцев, с их Батавской республикой, не говоря уже об итальянцах, но полная аморальность испанского двора удивляет и сегодня. Вступление в войну Испании, де факто, означало наступление мировой фазы войны - новые союзники Парижа плавали по всему миру и располагали огромным флотом. Положение Великобритании на море сразу перестало быть безмятежным. Одно дело блокировать стремительно деградировавший французский флот на его базах и совсем другое - столкнуться со враждебным полуостровом и крепким голландским флотом, не раз устраивавшим англичанам хорошую взбучку.
К счастью для англичан и всей Европы, новые опасности были на какое-то время устранены двумя славными победами Королевского флота на море. Британский флот - пожалуй лучшая морская мощь в истории человечества, последовательно разгромил и иберийцев, и новоявленных батавцев, разом показал, что античные народы все еще проигрывают северным варварам.
Суровый английский адмирал Джервис пресек попытку средиземноморского испанского флота соединиться с французскими эскадрами в Канале. Пятнадцать линейных кораблей Джервиса столкнулись в утреннем тумане с почти тридцатью испанскими судами, подсчет которых вызвал у английского адмирала пароксизм гнева: когда их счет зашел за 25, англичанин выругался и запретил продолжать. Так как отступать было поздно, англичанам оставалось лишь атаковать и победить. Они так и сделали - ВФР все же не внесла в морскую войну таких революционных тактических (или технических) инноваций, подобных тем, что случились в сухопутном военном деле. Испанцам не помогло даже наличие у них самого большого и хорошо вооруженного линкора в мире - их флот был разбит. Решительно атаковавшие британцы захватили в бою четыре вражеских корабля, причем два из них взял на абордаж корабль под командованием Нельсона - моряка, ведущего против французов прямо-таки религиозную борьбу, что никак не помешало ему впоследствии устроить себе нечто вроде брака втроем на стороне. Битва у мыса Сан-Винсенте произошла в начале 1797 г., а сражение при Кампердауне случилось ближе к осени, но итог в обоих случаях был одинаков. Суровые голландцы оказались противником значительно опаснее всяких французов и испанцев, но так как у сторон было примерное равенство в силах, то исход боя был предопределен заранее: почти половина из 25 судов Батавии спустила флаг. В этом, как и в испанском бою, англичане отказались от привычной для 18 века линейной морской тактики, отдав предпочтение более решительным действиям - против голландцев их флот действовал двумя колоннами, поставившими последних в невыгодное положение.
Морскому господству Лондона угрожали не только суда врагов - британские позиции внезапно оказались уязвимыми перед брожением внутри самого английского флота. Если драконовская армейская дисциплина (намного более суровая чем, скажем, прославленная в мировой литературе прусская) как-то сглаживалась традиционной незначительностью размеров самой английской армии, то резко выросший в последние годы флот ответил на прежние порядки мятежом. Это было немыслимо со времен Английской республики, когда монархистки настроенные моряки долгое время сопротивлялись парламенту, теперь же речь шла об обратном. Новые матросы, зачастую вырванные силой из своей гражданской жизни, оказались неготовыми к флотским условиям - хотя их требования, в первую очередь, носили экономический, а не дисциплинарный или политический характер. Иначе говоря, матросы были согласны получать зуботычины и порку лишь за большие, чем прежде, деньги и лучшее питание. На двух военно-морских базах, в Спитхеде и Норе, произошел вежливый мятеж: поднявшие красные флаги моряки обещали защищать Англию от французского вторжения и требовали от властей согласиться на их условия. Насилия еще не было, хотя некоторых офицеров заставили покинуть свои суда.
Власти устроили мятежникам продовольственную блокаду и преспокойно дождались радикализации бунта в Норе - после того как вожак бунтовщиков попытался увести свои корабли во Францию, мятеж немедленно закончился. Лидера и несколько десятков матросов повесили, но сделанные ранее морякам Спитхеда уступки (жалование, довольствие и амнистия) были распространены к лету 1797 г. на весь Королевский флот. И пусть на британских кораблях иногда еще начинали катать ядра в трюме по ночам (верный признак-угроза мятежа), с такими массовыми волнениями британское Адмиралтейство уже не сталкивалось.
Генерал и эрцгерцог
Карл Тешенский был одним из самых сильных полководцев союзников, но что он мог сделать, имея в руках дезорганизованное войско? Присланный с Рейна после итальянской катастрофы, он взвалил на себя трудную ношу. Отозванные из Германии сорок тысяч его солдат еще не прибыли на юг, когда в марте Бонапарт перешелграницу в наступление. Он-то был покоен - его ряды к тому времени пополнились более чем двумя десятками тысяч ветеранов германских походов, целых четыре дивизии. Около 55 т. солдат выступили в поход. Первое же столкновение определило характер новой кампании: обманув приготовившегося отражать французскую атаку эрцгерцога, Наполеон искусно изобразил отход, после чего совершил быстрый ночной марш к расслабившимся австрийцам и с боем переправился буквально у них под носом. Карл, чьи войска были далеки от совершенства, вынужден был отступить после нескольких неудачных попыток сбросить врага в воду. Многочисленные полки Бонапарта буквально просачивались через все укрепленные пункты врага, беря их в большей степени храбростью, нежели действительной силой. Массена, бывший контрабандист, а ныне торжествующий генерал революционной армии, параллельно вел свои колонны через Альпы, делая все попытки эрцгерцога остановить войска Наполеона иллюзорными. В тоже время, положение наступающих тоже подвергалось угрозам - их фланги были крайне уязвимы. Верные тирольцы, вместе с императорскими войсками, жестоко потрепали французские войска, изгнав их, а в Северную Италию, с Балкан, вновь пришли австрийцы, опять захватившее ряд позиций. Венецианцы, через нейтральные земли которых проходили французские коммуникации, решили, что момент настал и подняли мятеж, начав его со славного убийства бонапартовых солдат в госпитале. Поэтому победоносный плебейский генерал вынужден был отписать своему побиваемому во всех пунктах высокородному противнику, в ярких красках описывая ему ужасы войны и прелести мира.
Неизвестно чем окончилась бы эта кампания и, возможно, Бонапарта ожидала неудача - или, как минимум, чреватое всякими опасностями отступление в Италию, но в это время французам удалось одержать важную победу в Германии, где сорок тысяч их солдат рассеяли пятикратно уступавший им в численности австрийский отряд - и в Вене решили, что с них довольно. Переброска войск из Германии, не успевших к сражениям в Австрии, критически ослабила тамошний фронт и не помогла переломить ход боевых действий на юге. Непосредственная опасность Вене, которой так ловко грозил Наполеон, заставила императора Франца пойти в середине апреля 1797 г. на перемирие - первая коалиционная война фактически закончилась. Не знавшие от этом французы сумели одержать еще одну бестолковую победу на Рейне, где имевший двукратное численное превосходство генерал Моро отбросил 24 т. австрийский корпус, понеся при этом большие потери.
Теперь Бонапарт мог расплатиться с коварными венецианцами. Он устроил их напуганным дипломатам одну из своих знаменитых истерик - надо думать, не без внутреннего удовольствия. Я буду Атиллой, вопил Бонапарт, требуя свободы для всех. Попытка Венеции подкупить Директорию не удалась (исключительно по техническим причинам) и город, после бесславной паники (славянские наемники устроили пальбу в воздух, приведя правительство дожей в ужас, после чего оно самоликвидировалось), перешел в руки французов. Молодая французская Республика уничтожила старейшую в мире Республику Святого Марка: захватчики не только привычно разграбили город, не забыв и о предметах искусства, но и посмеялись над надеждами венецианских демократов, запросто передав Венецию во владения императора Франца. Остальные ее владения достались северо-итальянскому сателлиту французов - Цизальпинской республике. Любопытно, что вместе с Венецией испустила дух и ее вечная противница Генуя - подавленный тамошними властителями народный бунт, послужил прекрасным предлогом для вторжения и создания Лигурийской республики. Словом, почти половина Италии была отныне унифицирована по французскому образцу, и даже с директорами. У нового Цезаря появилась своя Галлия.
Подписанный осенью 1797 г. мир в Кампо-Формио, был безусловно победным для Республики. Кто бы мог в 1792 г. подумать о таких успехах? Франция, начавшая войну в изгоя, явилась ныне во главе союза, много лучшего чем был у самого Людовика XIV, когда он начинал войну за Испанское наследство. Граница по Рейну в Германии, земли современной Бельгии, голландский и итальянские сателлиты. Австрийцы, получившие взамен значительные приращения в Германии, на Балканах и собственно Венецию, могли быть обязаны этим исключительно упорству проявленному в борьбе - и отказавшему им в последний момент.
В ходе переговоров Наполеон выкинул еще одну штуку, ставшую широко известной. Когда австрийский дипломат принялся торговаться, в рамках старой школы кабинетной дипломатии, генерал новой формации, отлично понимающий, что речь идет не более чем о тактической уловке, грохнул на пол фарфоровый прибор, подаренный немцу самой Екатериной Великой: вот, что будет с вами, если мы заключим мира! Против такоголома приема старый соратник Кауница, разумеется, не устоял. Этим, как правило, принято умиляться, но попробуйте поставить себя на место австрийца и заменить фарфор чем-то дорогим вашему сердцу - да хотя бы жестким диском - и вы ощутите все варварство случившегося. Но, кто сказал, что это не работает, особенно вначале? Австрия вышла из войны, которую теперь вела исключительно Англия.
Республиканцы и монархисты, французы и австрийцы, атеисты и верующие - и т.д.!
И вновь пальба
Несмотря на всю продуманность нового государственного устройства и третью конституцию, картины увиденные Наполеоном осенью 1797 г., во время его возвращения на новую родину, были далеки от пасторальных. Директорию лихорадило не меньше чем предшествующие ей правительства, и только победы на фронтах (равно как и относительная умеренность самих директоров) придавали ее положению мало-мальски стабильный вид. Но в остальном - дела были все также плохи, хуже некуда. Совершенно расстроились финансы (инфляция приобрела чудовищный характер), коррупция достигла баснословного уровня, приводя порой к внешнеполитическим кризисам (как, например, в отношениях с США), а когда на все эти трудности наложилась борьба с Советом пятисот, то в воздухе вновь запахло кровью.
Президент пятисотенников, бывший преподаватель математики кадету Буонапарте в Бриенне, талантливый генерал Пишегю, без царя в голове, очень хотел прибиться к сильному лагерю, но никак не мог выбрать нужного. Поддержал якобинцев - и проиграл, поддержал Термидор - и вновь не обрел спокойствия. Наконец, он стал пользоваться поддержкой умеренных и роялистов, что частенько означало одно и то-же. Весенние выборы 1797 г. показали, что директоры потеряли поддержку избирателей. Кресла под Директорией зашатались (она и сама раскололась, две трети ее действовали в полном согласии с оппозицией), но перманентное пребывание в кризисе стало для директоров хорошей школой, они знали как надо действовать.
Сперва Баррас сокрушил крайне левых, легко расправившись с коммунистами, чей лидер Бабеф намеревался после своей победы устроить аналог Страшного суда на земле: покойников нельзя было бы хоронить, прежде чем их высокие прижизненные моральные и гражданские качества не были бы заверены в надлежащем судебном порядке. С этими расправились достаточно легко, но как надо было поступить с умеренными, которые, в полном соответствии со своим прозвищем, не давали повода для начала репрессий в отношении себя? Собственно говоря, вся история Франции с 1789 г. говорила - даже вопила, о том, что подобная тактика ведет к поражению, но кто учится на чужих ошибках?
Летом 1797 г. из Италии пришли войска и разогнали всю оппозицию штыками. Директоры-отступники (среди которых был главный организатор победы - и.о. военного министра Карно) были сосланы, пятьдесят депутатов и втрое больше число сочувствующих (среди которых были десятки редакторов газет) составили им компанию. Пишегю удалось бежать, но отменившей результаты выборов директорский триумвират торжествовал. Позиция Наполеона по отношению к случившемуся носила двоякий характер - с одной стороны, он обеспечил все для того, чтобы переворот удался, с другой - дистанцировался от него, делая для публики явные намеки на свое неудовольствие. Он уже отлично знал какое будущее ожидает Директорию и вовсе не желал чтобы его имя связывали с этим политическим трупом. А пока - пока он в Италии, - пусть директоры греют ему место, раздражая нацию своей вопиющей некомпетентностью.
Обиженный этой неблагодарностью Баррас (жена! генеральское звание! Италия!) не придумал ничего умнее, как начать третировать Бонапарта равнодушием и холодностью - в новых условиях, когда с Англией уже велись переговоры о мире, генерал не казался ему уже столь необходимым или опасным. Сам Наполеон старательно завоевывал симпатии парижского общества - не без помощи своей супруги, женщины не великого ума, но во всех отношениях приятной и светской. Он сознательно выстраивал образ далекого от политики человека, молодого победителя с интеллектуальными запросами, чуждого суете светских условностей - в общем, идеальную фигуру для объединения (за ним) и управления (им). Управлять им было не проще чем львом, но в этом еще предстояло убедиться - покуда все дело представлялось так, будто Баррас отказался от своей креатуры, а не наоборот.
Шло время и, после того как переговоры с Лондоном провалились, Директория решила завершить войну эффектным действом - покорением английского Карфагена. Не возьмется ли за это Наполеон? Была создана Английская армия, идейная наследница армии Итальянской, но дело быстро заглохло. Французы могли собрать у Ла-Манша хотя бы целый десяток таких армий, но как разрешить проблему их транспортировки? В идеях не было недостатка - в ход шел и воздушный десант (прямо с шаров, в бой), и подводный тоннель (представьте себе ужас английской олигархии, когда прямо посреди Лондона покажутся французские гренадеры?!), но все это было не более чем обычной галльской болтовней! шансов на то, что французы не пойдут на корм рыбам было прискорбно мало. Объехав прибрежную полосу и убедившись в полной неготовности к какому бы то ни было вторжению, Бонапарт чистосердечно признался, что высадка в настоящий момент решительно невозможна.
Наступило гнетущее молчание: в Париже генерал был совершенно лишним, воевать ему было не с кем, а в отставку он не собирался. Ну почему, почему Наполеон не мог умереть, как победитель вандейцев генерал Гош (своевременно усопший после заключения мира с империей)?
И тут вспомнили о Египте. В свое время Лейбниц пытался перенаправить французскую агрессию с западной имперской границы на турок, советуя королю-солнце утвердиться в солнечном Египте, но тот игнорировал совет великого ученого. Теперь, казалось, пришло время повести настоящую мировую политику - занять плодороднейший участок Северной Африки, подобраться оттуда к Индии и, заключив союз с враждебными Лондону князьями, уничтожить английское господство на далеком субконтиненте. Сильнейший из индийских властителей, правитель Майсура, уже укрепил свою армию французскими военными советниками, запросто позволяя им обращаться к себе - citoyen, гражданин султан.
Дело было за малым - сокрушить вассальное Османской империи египетское государство и повторить судьбу Александра Великого (с его славой, как надеялся Бонапарт, и гибелью подальше от Франции, как хотелось бы верить Баррасу). Лучшие генералы и войска Итальянской армии - 25 т. отборных вояк, сопровождаемые флотом из 13 линейных судов, готовились отплыть в захватывающий поход. Верный своим классическим образцам, Бонапарт захватил с собой сотню ученых самых разных направлений - как и его Александр! назвав напоследок неблагодарную Европу кротовьей норой, великий полководец с войском отплыли из Тулона в мае 1798 г.
Победа в Италии
Между тем, фельдмаршал Альвинци вновь готовился выступить в поход. Пожалуй, австрийцы поступили бы мудрее, если бы не стали вручать спешно собранную армию в руки уже побитого Бонапартом полководца, а вместо того - вызвали бы из Германии эрцгерцога Карла, дав ему в распоряжение солидные силы. Но, многократно увеличившийся гарнизон Мантуи (фактически, речь шла об окруженной армии) приковывал к себе все внимание гофкригсрата - бездушные аристократы и феодалы, пьющие народную кровь, не могли позволить себе бесславно потерять солдат, запертых в крепости. Храбрецов в белом выкашивали болезни - к новому 1797 г. в Мантуе оставалось менее 10 т. боеспособных солдат (из двух десятков тысяч) и каждый день из строя выбывало до сотни других. Совершенно точно рассчитать когда наступит конец мог любой венский школяр.
Поэтому спешно собранные войска Альвинци вновь устремились к злополучной крепости. Австрийский фельдмаршал повел в бой менее 30 т. солдат, среди которых были и меткие тирольские стрелки (французы грозились не брать их в плен), и лучшие люди города Вены, со знаменем вышитым ручками самой императрицы. К сожалению, вся операция носила отчаянно-импровизированный характер: фактически, войска императора Франца должны были повторить уже провалившийся замысел, только в худших условиях.
Наполеон, который использовал создавшуюся передышку для того, чтобы пополнить французские ряды северо-итальянской сволочью, достаточно спокойно поджидал новой деблокирующей операции своего неповоротливого врага. Он уже предвкушал те возможности, которые подарит ему австрийская армия: пусть черепаха высунет голову! Были забыты и неприятности с женой (та, долгое время пребывая в обществе нового любовника, никак не могла выбраться из Парижа к мужу), и правительством (Директория хотела было разделить его армию, но была умащена еще более щедрыми подношениями). Не хватало только новых резервов, они буквально сгорали на германском фронте и до молодого генерала доходили лишь жалкие остатки.
Тем не менее, он не колебался когда в его, растянутые как сеть, войска уткнулся австрийский таран. Январская битва на высотах у городка Риволи - вершина первого похода Бонапарта. Гибкая бригадно-дивизионная структура позволяла французам молниеносно отвечать на любой вызов: атакованный с нескольких сторон французский отряд сумел выиграть время для подхода остальной части армии Бонапарта. В итоге, покуда австрийцы медленно уничтожали французскую дивизию, на них внезапно обрушилась вся мощь главной армии Наполеона. Потеряв в решительной схватке высоты, морально истощенное войско Альвинци откатилось, оставив свою обходную колонну на милость неприятеля. Весь следующий день отступавшие австрийцы непрестанно преследовались французской кавалерией, захватившей еще несколько тысяч пленных. Всего же злосчастная битва стоила им около 14 т. солдат, против 5-6 т. у французов. Это был конец всем надеждам на освобождение умирающей армии Вурмзера, которая капитулировала после отчаянной вылазки в середине января - еще 19 т. австрийских солдат оказалось в плену. Осуществив, таким образом, своеобразный реванш за Павию, победители попытались соскоблить с мантуанских стен фрески любимого художника императора Карла V - Тициана, но, к счастью, не преуспели. Тем не менее, торжествующие французы не зря плясали свою карманьолу - кампания в Италии подошла к концу.
Но, перед тем как обратить свои взоры на Австрию, Наполеон еще раз напугал князей Италии. В эти дни Папа Римский попытался было устроить против французов что-то вроде народно-религиозной войны - вооружая крестьян и созывая всех на крестовый поход. Достаточно было продвижения менее десятка тысяч франко-итальянских солдат, чтобы крестоносцы разбежались куда глаза глядят или оказались в плену. Неаполитанцы, никак не могущие определиться - вступать им в войну или нет, все же не решились бороться там, где проиграли австрийцы. Без их поддержки Папа окончательно пал духом и вышел из войны, потеряв ряд владений, вкупе с солидной контрибуцией в пользу торжествующих атеистов. Наполеон вскоре организовал ряд народно-античных республик, с легкостью черпая названия для них из тех времен, когда Рим еще был полуварварской столицей небольшого союза государств в центре полуострова. Его неотесанные генералы выражались проще, прямо угрожая расстрелом любому кто воспротивится требованиям французского командования. Вся Северная и значительная часть Центральной Италии оказались в начале 1797 г. под полным контролем французов. Исключение составляла лишь древняя олигархия Венецианской республики, предпочитавшей трусливый нейтралитет бездеятельности честной борьбе. Бонапарт лишь пожал плечами - судьба этого города будет разрешена после его австрийского похода.
Ром, содом и плеть - вот славные и единственные традиции Королевского флота (фраза ошибочно приписываемая одному лорду Адмиралтейства, ставшему впоследствии Нобелевским лауреатом по литературе)
На воде
Не все операции республиканцев были столь успешны как итальянские. В феврале 1797 французы потерпели унизительное поражение при попытке вторгнуться на Британские острова. Широко задуманные планы вторжения, в виде высадки нескольких десятков тысяч солдат в Ирландии и Уэльсе, после которых местные кельты с радостью встретят своих галльских освободителей и массово начнут записываться в ряды революционного воинства, потерпели крах. Дело было в том, что плавали французские корабли хорошо, а солдаты - нет. В результате этого, все попытки выгрузить армию в плохую зимнюю погоду оказались неудачными. Из всего предначертанного удалась лишь самая малость - высадка доплывших (под российскими флагами!) все-таки до Уэльса черных легионеров под командованием беглого американского полковника. Этот экзотический отряд, получивший свое название из-за перекрашенных британских мундиров, был под стать своему командиру-ирландцу, изгнанному из США за идиотскую попытку переворота: из полутора тысяч десантников большую часть составляли всяческие штрафники, как сказали бы сегодня, и прочая республиканская сволочь. Высадившиеся немедленно принялись грабить освобождаемых, так что когда к месту плацдарма подошло около трех сотен местных ополченцев, то их численность значительно возросла за счет местных жителей. Сражения не потребовалось - британский командир удачно сблефовал и деморализованные французы сдались, успев потерять к тому времени несколько десятков убитых уэльсцами солдат. Победителям достались и оба французских фрегата. Можно лишь сожалеть о том, что галлам не удалось более масштабное вторжение - итог, несомненно, был бы таким же.
Однако, бремя борьбы с тираниями французская республика несла уже не в одиночку. Мы писали о выходе Испании из войны, но теперь (с осени 1796 г.) она вновь вошла в нее... на стороне Франции! Почему бы и нет? Что такое убийство родственных французских Бурбонов, по сравнению с английской угрозой в колониях? Разве "естественный союз" с Францией - не основа испанской политики последней сотни лет? Тот факт, что за эту сотню лет на долю Испании пришлось больше потерь нежели за несколько веков противостояния французам, никого не волновал. Главным было то, что ужасные республиканцы перестали поджигать пятки жалкой бурбонско-иберийской монархии на Пиренеях. Более того, испанцы насладились чем-то вроде триумфа, напав заодно на соседнюю Португалию, союзную Англии. Можно понять оккупированных голландцев, с их Батавской республикой, не говоря уже об итальянцах, но полная аморальность испанского двора удивляет и сегодня. Вступление в войну Испании, де факто, означало наступление мировой фазы войны - новые союзники Парижа плавали по всему миру и располагали огромным флотом. Положение Великобритании на море сразу перестало быть безмятежным. Одно дело блокировать стремительно деградировавший французский флот на его базах и совсем другое - столкнуться со враждебным полуостровом и крепким голландским флотом, не раз устраивавшим англичанам хорошую взбучку.
К счастью для англичан и всей Европы, новые опасности были на какое-то время устранены двумя славными победами Королевского флота на море. Британский флот - пожалуй лучшая морская мощь в истории человечества, последовательно разгромил и иберийцев, и новоявленных батавцев, разом показал, что античные народы все еще проигрывают северным варварам.
Суровый английский адмирал Джервис пресек попытку средиземноморского испанского флота соединиться с французскими эскадрами в Канале. Пятнадцать линейных кораблей Джервиса столкнулись в утреннем тумане с почти тридцатью испанскими судами, подсчет которых вызвал у английского адмирала пароксизм гнева: когда их счет зашел за 25, англичанин выругался и запретил продолжать. Так как отступать было поздно, англичанам оставалось лишь атаковать и победить. Они так и сделали - ВФР все же не внесла в морскую войну таких революционных тактических (или технических) инноваций, подобных тем, что случились в сухопутном военном деле. Испанцам не помогло даже наличие у них самого большого и хорошо вооруженного линкора в мире - их флот был разбит. Решительно атаковавшие британцы захватили в бою четыре вражеских корабля, причем два из них взял на абордаж корабль под командованием Нельсона - моряка, ведущего против французов прямо-таки религиозную борьбу, что никак не помешало ему впоследствии устроить себе нечто вроде брака втроем на стороне. Битва у мыса Сан-Винсенте произошла в начале 1797 г., а сражение при Кампердауне случилось ближе к осени, но итог в обоих случаях был одинаков. Суровые голландцы оказались противником значительно опаснее всяких французов и испанцев, но так как у сторон было примерное равенство в силах, то исход боя был предопределен заранее: почти половина из 25 судов Батавии спустила флаг. В этом, как и в испанском бою, англичане отказались от привычной для 18 века линейной морской тактики, отдав предпочтение более решительным действиям - против голландцев их флот действовал двумя колоннами, поставившими последних в невыгодное положение.
Морскому господству Лондона угрожали не только суда врагов - британские позиции внезапно оказались уязвимыми перед брожением внутри самого английского флота. Если драконовская армейская дисциплина (намного более суровая чем, скажем, прославленная в мировой литературе прусская) как-то сглаживалась традиционной незначительностью размеров самой английской армии, то резко выросший в последние годы флот ответил на прежние порядки мятежом. Это было немыслимо со времен Английской республики, когда монархистки настроенные моряки долгое время сопротивлялись парламенту, теперь же речь шла об обратном. Новые матросы, зачастую вырванные силой из своей гражданской жизни, оказались неготовыми к флотским условиям - хотя их требования, в первую очередь, носили экономический, а не дисциплинарный или политический характер. Иначе говоря, матросы были согласны получать зуботычины и порку лишь за большие, чем прежде, деньги и лучшее питание. На двух военно-морских базах, в Спитхеде и Норе, произошел вежливый мятеж: поднявшие красные флаги моряки обещали защищать Англию от французского вторжения и требовали от властей согласиться на их условия. Насилия еще не было, хотя некоторых офицеров заставили покинуть свои суда.
Власти устроили мятежникам продовольственную блокаду и преспокойно дождались радикализации бунта в Норе - после того как вожак бунтовщиков попытался увести свои корабли во Францию, мятеж немедленно закончился. Лидера и несколько десятков матросов повесили, но сделанные ранее морякам Спитхеда уступки (жалование, довольствие и амнистия) были распространены к лету 1797 г. на весь Королевский флот. И пусть на британских кораблях иногда еще начинали катать ядра в трюме по ночам (верный признак-угроза мятежа), с такими массовыми волнениями британское Адмиралтейство уже не сталкивалось.
Генерал и эрцгерцог
Карл Тешенский был одним из самых сильных полководцев союзников, но что он мог сделать, имея в руках дезорганизованное войско? Присланный с Рейна после итальянской катастрофы, он взвалил на себя трудную ношу. Отозванные из Германии сорок тысяч его солдат еще не прибыли на юг, когда в марте Бонапарт перешел
Неизвестно чем окончилась бы эта кампания и, возможно, Бонапарта ожидала неудача - или, как минимум, чреватое всякими опасностями отступление в Италию, но в это время французам удалось одержать важную победу в Германии, где сорок тысяч их солдат рассеяли пятикратно уступавший им в численности австрийский отряд - и в Вене решили, что с них довольно. Переброска войск из Германии, не успевших к сражениям в Австрии, критически ослабила тамошний фронт и не помогла переломить ход боевых действий на юге. Непосредственная опасность Вене, которой так ловко грозил Наполеон, заставила императора Франца пойти в середине апреля 1797 г. на перемирие - первая коалиционная война фактически закончилась. Не знавшие от этом французы сумели одержать еще одну бестолковую победу на Рейне, где имевший двукратное численное превосходство генерал Моро отбросил 24 т. австрийский корпус, понеся при этом большие потери.
Теперь Бонапарт мог расплатиться с коварными венецианцами. Он устроил их напуганным дипломатам одну из своих знаменитых истерик - надо думать, не без внутреннего удовольствия. Я буду Атиллой, вопил Бонапарт, требуя свободы для всех. Попытка Венеции подкупить Директорию не удалась (исключительно по техническим причинам) и город, после бесславной паники (славянские наемники устроили пальбу в воздух, приведя правительство дожей в ужас, после чего оно самоликвидировалось), перешел в руки французов. Молодая французская Республика уничтожила старейшую в мире Республику Святого Марка: захватчики не только привычно разграбили город, не забыв и о предметах искусства, но и посмеялись над надеждами венецианских демократов, запросто передав Венецию во владения императора Франца. Остальные ее владения достались северо-итальянскому сателлиту французов - Цизальпинской республике. Любопытно, что вместе с Венецией испустила дух и ее вечная противница Генуя - подавленный тамошними властителями народный бунт, послужил прекрасным предлогом для вторжения и создания Лигурийской республики. Словом, почти половина Италии была отныне унифицирована по французскому образцу, и даже с директорами. У нового Цезаря появилась своя Галлия.
Подписанный осенью 1797 г. мир в Кампо-Формио, был безусловно победным для Республики. Кто бы мог в 1792 г. подумать о таких успехах? Франция, начавшая войну в изгоя, явилась ныне во главе союза, много лучшего чем был у самого Людовика XIV, когда он начинал войну за Испанское наследство. Граница по Рейну в Германии, земли современной Бельгии, голландский и итальянские сателлиты. Австрийцы, получившие взамен значительные приращения в Германии, на Балканах и собственно Венецию, могли быть обязаны этим исключительно упорству проявленному в борьбе - и отказавшему им в последний момент.
В ходе переговоров Наполеон выкинул еще одну штуку, ставшую широко известной. Когда австрийский дипломат принялся торговаться, в рамках старой школы кабинетной дипломатии, генерал новой формации, отлично понимающий, что речь идет не более чем о тактической уловке, грохнул на пол фарфоровый прибор, подаренный немцу самой Екатериной Великой: вот, что будет с вами, если мы заключим мира! Против такого
Республиканцы и монархисты, французы и австрийцы, атеисты и верующие - и т.д.!
И вновь пальба
Несмотря на всю продуманность нового государственного устройства и третью конституцию, картины увиденные Наполеоном осенью 1797 г., во время его возвращения на новую родину, были далеки от пасторальных. Директорию лихорадило не меньше чем предшествующие ей правительства, и только победы на фронтах (равно как и относительная умеренность самих директоров) придавали ее положению мало-мальски стабильный вид. Но в остальном - дела были все также плохи, хуже некуда. Совершенно расстроились финансы (инфляция приобрела чудовищный характер), коррупция достигла баснословного уровня, приводя порой к внешнеполитическим кризисам (как, например, в отношениях с США), а когда на все эти трудности наложилась борьба с Советом пятисот, то в воздухе вновь запахло кровью.
Президент пятисотенников, бывший преподаватель математики кадету Буонапарте в Бриенне, талантливый генерал Пишегю, без царя в голове, очень хотел прибиться к сильному лагерю, но никак не мог выбрать нужного. Поддержал якобинцев - и проиграл, поддержал Термидор - и вновь не обрел спокойствия. Наконец, он стал пользоваться поддержкой умеренных и роялистов, что частенько означало одно и то-же. Весенние выборы 1797 г. показали, что директоры потеряли поддержку избирателей. Кресла под Директорией зашатались (она и сама раскололась, две трети ее действовали в полном согласии с оппозицией), но перманентное пребывание в кризисе стало для директоров хорошей школой, они знали как надо действовать.
Сперва Баррас сокрушил крайне левых, легко расправившись с коммунистами, чей лидер Бабеф намеревался после своей победы устроить аналог Страшного суда на земле: покойников нельзя было бы хоронить, прежде чем их высокие прижизненные моральные и гражданские качества не были бы заверены в надлежащем судебном порядке. С этими расправились достаточно легко, но как надо было поступить с умеренными, которые, в полном соответствии со своим прозвищем, не давали повода для начала репрессий в отношении себя? Собственно говоря, вся история Франции с 1789 г. говорила - даже вопила, о том, что подобная тактика ведет к поражению, но кто учится на чужих ошибках?
Летом 1797 г. из Италии пришли войска и разогнали всю оппозицию штыками. Директоры-отступники (среди которых был главный организатор победы - и.о. военного министра Карно) были сосланы, пятьдесят депутатов и втрое больше число сочувствующих (среди которых были десятки редакторов газет) составили им компанию. Пишегю удалось бежать, но отменившей результаты выборов директорский триумвират торжествовал. Позиция Наполеона по отношению к случившемуся носила двоякий характер - с одной стороны, он обеспечил все для того, чтобы переворот удался, с другой - дистанцировался от него, делая для публики явные намеки на свое неудовольствие. Он уже отлично знал какое будущее ожидает Директорию и вовсе не желал чтобы его имя связывали с этим политическим трупом. А пока - пока он в Италии, - пусть директоры греют ему место, раздражая нацию своей вопиющей некомпетентностью.
Обиженный этой неблагодарностью Баррас (жена! генеральское звание! Италия!) не придумал ничего умнее, как начать третировать Бонапарта равнодушием и холодностью - в новых условиях, когда с Англией уже велись переговоры о мире, генерал не казался ему уже столь необходимым или опасным. Сам Наполеон старательно завоевывал симпатии парижского общества - не без помощи своей супруги, женщины не великого ума, но во всех отношениях приятной и светской. Он сознательно выстраивал образ далекого от политики человека, молодого победителя с интеллектуальными запросами, чуждого суете светских условностей - в общем, идеальную фигуру для объединения (за ним) и управления (им). Управлять им было не проще чем львом, но в этом еще предстояло убедиться - покуда все дело представлялось так, будто Баррас отказался от своей креатуры, а не наоборот.
Шло время и, после того как переговоры с Лондоном провалились, Директория решила завершить войну эффектным действом - покорением английского Карфагена. Не возьмется ли за это Наполеон? Была создана Английская армия, идейная наследница армии Итальянской, но дело быстро заглохло. Французы могли собрать у Ла-Манша хотя бы целый десяток таких армий, но как разрешить проблему их транспортировки? В идеях не было недостатка - в ход шел и воздушный десант (прямо с шаров, в бой), и подводный тоннель (представьте себе ужас английской олигархии, когда прямо посреди Лондона покажутся французские гренадеры?!), но все это было не более чем обычной галльской болтовней! шансов на то, что французы не пойдут на корм рыбам было прискорбно мало. Объехав прибрежную полосу и убедившись в полной неготовности к какому бы то ни было вторжению, Бонапарт чистосердечно признался, что высадка в настоящий момент решительно невозможна.
Наступило гнетущее молчание: в Париже генерал был совершенно лишним, воевать ему было не с кем, а в отставку он не собирался. Ну почему, почему Наполеон не мог умереть, как победитель вандейцев генерал Гош (своевременно усопший после заключения мира с империей)?
И тут вспомнили о Египте. В свое время Лейбниц пытался перенаправить французскую агрессию с западной имперской границы на турок, советуя королю-солнце утвердиться в солнечном Египте, но тот игнорировал совет великого ученого. Теперь, казалось, пришло время повести настоящую мировую политику - занять плодороднейший участок Северной Африки, подобраться оттуда к Индии и, заключив союз с враждебными Лондону князьями, уничтожить английское господство на далеком субконтиненте. Сильнейший из индийских властителей, правитель Майсура, уже укрепил свою армию французскими военными советниками, запросто позволяя им обращаться к себе - citoyen, гражданин султан.
Дело было за малым - сокрушить вассальное Османской империи египетское государство и повторить судьбу Александра Великого (с его славой, как надеялся Бонапарт, и гибелью подальше от Франции, как хотелось бы верить Баррасу). Лучшие генералы и войска Итальянской армии - 25 т. отборных вояк, сопровождаемые флотом из 13 линейных судов, готовились отплыть в захватывающий поход. Верный своим классическим образцам, Бонапарт захватил с собой сотню ученых самых разных направлений - как и его Александр! назвав напоследок неблагодарную Европу кротовьей норой, великий полководец с войском отплыли из Тулона в мае 1798 г.
no subject
no subject
no subject
(Anonymous) 2017-02-20 07:54 am (UTC)(link)no subject
no subject
no subject
на какой сам поплывешь, на какой императора сошлешь
no subject
no subject
no subject
no subject
Роддом!
no subject
(Anonymous) 2017-02-20 09:38 am (UTC)(link)no subject
no subject
сегодня мною, при попытке употребить в пищу салат "грация", котлеты "киевские" - 2 шт., капуста жаренная, был порезан пластиковым ножом палец правой руки! это достижение раздвигает границы возможного и свидетельствует о силе человеческого духа тчк
no subject
no subject
жыдовскаяитальянская.no subject
no subject
Забавный у вас все-таки пунктик на этом.)
no subject
no subject
невежествюношест.б) Бурчалки:
1. Австрийский план сражения при Риволи попал в руки Буонапарте из-за козней шпионов. Когда знаешь, какие карты на руках у соперника, как-то легче играть в покер...
2. Французы в 1797 году пробовали высадиться и в Ирландии, но адмирал забоялся, а генерал (тот самый Груши, кстати) не смог его заставить. Но они снова попытались в 1798 году, когда ирландцы повстали - и высадились, и походили по Ирландии, и отважно потом капитулировали перед герцогом Корнуоллисом, потому что слишком мало айришменов к ним прибежали, а их самих было всего 1500 человек (Директория пожадничала).
no subject
шоже до конкретики, то по Риволи - да, конечно! хотя, замечу, что наличие на руках плана врага еще не гарантия победы - тот же молодой Нап северо-американского разлива облажался в такой же ситуации в 1862, как известно
про Ирландию тоже согласен- но эти события у нас впереди, в 1798 )
з.ы. давно хотел спросить, как вам эрцгерцог Карл?
no subject
мужемврагом" Буонапарте - тот чувствовал себя гением, когда забарывал такого "умку", хотя в основном брал нахальством и жесткостью (кидать тонны мяса в мясорубку - нужны титановые нервы).no subject
мне кажется огромной несправедливостью, что его, Карла, не вернули в строй в 1813
в этом всем есть, как модно говорить, не закрытый гештальт, имхо
no subject
Карл Лаврентий герцог Тешинский отказался возглавить вспомогательный корпус на помощь Наполеону в 1812м году. В результате вожжи попали в руки Шварценберга и он не собирался их из рук выпускать.
В утешение Карлу дали Майнцский военный округ, но это не полевое командование.
no subject
(Anonymous) 2017-02-21 01:43 pm (UTC)(link)no subject
Разверните тезис спадар Кавун. Что она из себя представляла и чем это было лучше.