watermelon83 (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
watermelon83) wrote2019-03-19 08:01 am
watermelon83) wrote2019-03-19 08:01 am
Entry tags:
Италия - Эфиопия
- дуче берет реванш. Вторая итало-эфиопская война (1935 - 1936). Предыдущая часть лежит тут.
А не спеть ли нам "Черную мордашку"?
Если в самой Италии одобрение действий правительства носило почти повсеместный характер, то в остальной Европе и мире картина была не столь однозначной. Эфиопии действительно симпатизировали многие, но далеко не все. Например, уже упоминавшийся Бернард Шоу поддержал итальянцев в этой войне. И он был не одинок в своем решении. Разве не была Эфиопия отсталой, средневековой еще страной с узаконенным рабством? Африканцы подчас жестоко обходились с пленными итальянцами. Одного итальянского летчика жестоко изувечили, сперва отрезав ему пальцы, а затем подвергнув кастрации. Такая же судьба ожидала и многих туземных солдат, воевавших на службе у итальянцев. Не щадили эфиопы и гражданских лиц – однажды они перебили почти сотню рабочих, приплывших из Италии только для того, чтобы найти в Эфиопии мучительную смерть. «Зверства в Африке» стали излюбленной темой итальянской пропаганды, доказывавшей, что эфиопы не умеют воевать цивилизованно. Быть может, Муссолини в чем-то и прав? Такими вопросами задавалось немало людей во всем мире. В отличие от Испании, где вскоре за этими событиями вспыхнула гражданская война, Эфиопия не получила ни добровольцев, готовых сражаться за нее с фашизмом, ни материальной помощи. Разумеется, не только из-за того, что многие считали ее варварским государством, причины были еще и чисто географические, хотя ни то ни другое ничуть не мешало в свое время тем же французам помогать негусу в Первой итало-эфиопской войне.
И все же к 1935 году в Эфиопии находилось небольшое количество иностранных поданных, готовых воевать на службе у императора против итальянцев или просто оказать посильную помощь отсталой африканской стране. Их было совсем немного - около сотни, при этом половина была занята работой в Красном Кресте. Среди других были самые разные персонажи - от обычных наемников до убежденных австрийских национал-социалистов, решивших сражаться с итальянцами после того, как в 1934 году Муссолини воспрепятствовал объединению Австрии с Германией. В основном иностранцы были выходцами из разных частей Британской империи, хотя встречались и французы, и бельгийцы, и даже один уроженец Кубы. Россию представляли сын царского поручика Бабичева и свояченицы негуса Менелика (победителя в Первой итало-эфиопской войне) Михаил Бабичефф и участник Гражданской войны полковник Федор Коновалов, составившие значительную часть списка летного состава эфиопских ВВС. Тем не менее было очевидно, что и международная помощь частного характера, и поддержка мирового общественного мнения не способны были переломить ситуацию на фронте.
Между тем оказалось, что стратегия де Боно была не такой уж плохой. Если первый удар итальянцев не принес иных успехов, кроме территориальных захватов, то зимой 1935-1936 гг. эфиопское командование попыталось провести несколько наступлений, закончившихся для них огромными потерями и общей неудачей, несмотря на отдельные тактические успехи. В боях между декабрем 1935 - февралем 1936 года императорская армия в буквальном смысле расстреляла все свои патроны. Теперь Бадольо мог пожинать плоды усилий своего предшественника, открыв вторую фазу войны. Его войска неспешно, но уверенно продвигались в глубь Эфиопии, уничтожая одну вражескую армию за другой. Остановить механизированные колонны итальянских войск, с их сотнями танкеток, артиллерией и поддержкой авиации, африканцы попросту не могли. Наблюдавший за этими боями полковник Коновалов в своей книге «В армии негуса» так описывал трудный путь отступления эфиопских армий:«Идет мелкий дождь, и висит туман, но это не прерывает методичную работу итальянских летчиков. Я вижу, как самолеты поднимаются из тумана, и кажется, что их шасси иногда чуть касаются деревьев... Моральное воздействие авиации в этой войне было огромно. Если земля пока не была завоевана, то воздушное пространство уже принадлежало итальянцам. Они врывались в нашу жизнь с высоты и переворачивали ее вверх дном... Они превратили нас в кротов, которые прятались по норам при первом сигнале опасности».
Эфиопы прятались не напрасно - с декабря 1935 года итальянская авиация развязала настоящий воздушный террор, главным инструментом которого стало химическое оружие. Как уже говорилось, итальянцы изредка применяли его еще во время командования де Боно, но настоящий ужас начался, когда войска возглавил маршал Бадольо. Муссолини прямо приказал использовать отравляющие вещества в полной мере - теперь его не волновало ни нарушение Женевской конвенции, которую Италия поддержала десять лет назад, ни реакция международной общественности.
Но фашисты все же остерегались открыто признаваться в применении смертоносных газов - любые разговоры об этом опровергались с примерной убежденностью. Несмотря на то что использование химического оружия быстро стало секретом Полишинеля, доказательства достигали Европы с большим трудом - этому немало поспособствовал тот факт, что на эфиопской стороне почти не осталось иностранных журналистов, не говоря уже об операторах кинохроники. Представителей иностранной прессы в собственной армии итальянцы пичкали пропагандистскими агитками и на передовую не выпускали. Собственные же журналисты хранили в этом вопросе патриотическое молчание – помимо обмана заграницы меньше всего дуче хотел разговоров о том, что без химического оружия итальянцы не добились бы победы.
Подобное утверждение действительно являлось бы ложным, но правда и то, что газ немало облегчил задачу для итальянской военной машины. Несмотря на то что масштабы этой химической войны не достигали размаха событий 1914-1918 гг., последствия применения химического оружия трудно было переоценить. С эфиопскими солдатами произошло примерно то же самое, что когда-то испытала на Восточном фронте Мировой войны российская армия - не имея надежды укрыться от поражающих все вокруг газов, войско императора сломалось психологически. Имея чрезвычайно удобную для обороны гористую местность, эфиопы не могли ею воспользоваться - итальянцы попросту бомбардировали окрестности, делая их непригодными для размещения войск. Итальянцам, также не имевшим средств защиты от газов, незачем было лезть в горы, а на равнинах же у эфиопов и без того не было шансов.
Возможно, фосфорные и термитные бомбы, бомбы с ипритом и люизитом нанесли африканцам не столь большой урон, как это утверждалось позднее, но нет сомнений в том, что эффект от их применения был огромен, равно как и в том, что благодаря этому итальянцы значительно ускорили процесс покорения Эфиопии. В глазах Муссолини химическое оружие вполне себя оправдало: помимо чисто военного аспекта оно служило удовлетворению его чувства мести за «варварские насилия» над итальянскими пленными. В конце концов, Италия была не первой страной, активно применявшей авиацию против «дикарей» - кивок в сторону Британской империи; не итальянцы первыми использовали газовое оружие «по площадям» - советский полководец Тухачевский приказал обстреливать укрывавшихся в лесах крестьян снарядами с отравляющими веществами, а немногим позже авиабомбы с ипритом использовали французы против марокканских повстанцев. Правда, после тех событий химическое оружие было запрещено, но к таким «формальностям» дуче всегда испытывал лишь презрение.
В конце концов, убедил он себя, и общественное мнение Европы, и осуждение Лиги Наций не более чем пустяки. Если ему и приходилось отрицать применение химического оружия, то вовсе не из страха потерять симпатии Запада. Пусть они ненавидят его, пусть они боятся новой Италии, а секретность тут пойдет лишь на пользу, приумножая страхи перед итальянским оружием.
Весной 1936 года итальянские войска возобновили свое продвижение по Эфиопии. Газеты вновь украсились снимками молодых пехотинцев, танкистов, пилотов и моряков. Старшие сыновья Муссолини опять были в центре внимания - рассказы Витторио о красиво разбросанных после взрыва его бомбы эфиопах напечатала вся итальянская пресса. Муссолини-младший называл эту воздушную войну «великолепным спортом». Впоследствии итальянцам представится возможность посмотреть на этот вопрос под другим углом - не сверху, а снизу.
Тот факт, что сын диктатора участвовал в регулярных налетах на госпитали Красного Креста, широкой публике в Италии известен не был. Но если бы и был, то что с того? Красный Крест помогает «эфиопским варварам», а потому заслуживает такого отношения - так, причем абсолютно искренне, ответило бы большинство итальянцев. Никто и не вспоминал о том, что основатель Красного Креста швейцарец Анри Дюнан принял решение создать первую в истории международную организацию для помощи пострадавшим в ходе боевых действий после увиденного им сражения при Сольферино, проложившего путь к объединению Италии. Его, человека, далекого от медицины, потрясло зрелище десятков тысяч раненых солдат, беспомощно лежавших на поле боя. О подобных вещах фашистская пропаганда говорить не желала. Разве англо-французы не поддерживают этих презренных дикарей, затягивая тем войну и обрекая простых людей на лишения? Кинохроника демонстрировала принадлежащие французам здания в захваченных эфиопских городах, пропагандисты разглагольствовали о десятках тысяч европейских наемников и военных советников - якобы единственном серьезном противнике в этой кампании.
Это, разумеется, была ложь. Даже в последних весенних боях 1936 года эфиопы часто переходили в контратаки, действуя если и не умело, то очень храбро. Маршал Бадольо отдал им должное (это лишь оттеняло полководческое мастерство благородного победителя) - императорская гвардия, писал он, «шла на наши позиции, стремительно приближаясь и хорошо используя особенности местности, продемонстрировав сплоченность и замечательный уровень подготовки в сочетании с превосходным презрением к опасности».
К несчастью для Эфиопии, в ее армии почти не было частей, равных императорской гвардии по боеспособности. В ряде сражений февраля-марта 1936 года итальянцам удалось окончательно разгромить уже обескровленные неудачными зимними боями эфиопские войска и открыть себе дорогу к вражеской столице. Успех был несколько подпорчен тем, что фашистские милиционеры так и не сумели показать себя в боях - вся слава досталась армейским подразделениям, колониальной ливийской дивизии и авиации, превратившей отступление эфиопов в разгром. Но зато теперь между передовыми итальянскими частями и Аддис-Абебой были только три сотни километров - и ни одного боеспособного эфиопского отряда. Армия императора таяла на глазах, его личный автомобиль был захвачен вместе со штабной радиостанцией. Последнее, в общем-то, было не такой уж хорошей новостью для фашистского командования - в течение всей войны итальянцы свободно прослушивали редкие (но очень важные) радиопереговоры противника, каждый раз предвосхищая принятые в императорской ставке решения. Но теперь в этом уже не было нужды, и Бадольо мог позволить себе закончить кампанию при помощи безопасного, но эффектного жеста.
Таким жестом и стал «Марш железной воли», организованный маршалом с явной оглядкой на знаменитый «марш на Рим». Почти две тысячи автомашин стали основной движущей силой этого маневра, наглядно продемонстрировавшего возросшие возможности итальянской армии. Благо, главными противниками Бадольо в этом десятидневном броске стали плохая погода и отвратительные дороги. Заранее уверенный в конечном исходе командующий почти полностью отказался от применения танкеток (они только обременили бы итальянцев в походе), но зато прихватил две сотни лошадей, необходимых его офицерам для торжественного въезда в Аддис-Абебу.
Та самая песня и тот самый марш. Марш железной воли.
В преддверии окончательной победы итальянская пропаганда сделала незаметный, но важный поворот. Первоначально солдаты королевства выступали в качестве освободителей, теперь же они стали носителями имперской идеи и даже расового превосходства. В связи с этим очень популярная песня Faccetta nera («Черная мордашка») стала почти идеологически вредной. И в самом деле, текст, написанный Ренато Микели (автором замечательной музыки был Марио Руккьоне), явно не вписывался в новую фашистскую концепцию.
Когда ты видишь море за холмами,
Рабыня, что нагружена делами,
Гляди, как над святыми кораблями
Тебе несет свободу триколор.
Законы — вот любви священной своды,
Клич Рима — смерть за долг и за свободу,
И подошли к концу мучений годы:
Настал свободы долгожданный час!
Ах, бедная рабыня-негритянка,
Свободной в Рим прибудешь итальянкой,
И пусть на небе солнце вспыхнет ярко,
Рубашку черную лучами осветив!
Ах, эфиопка, ах, негритянка,
Свободная теперь ты итальянка,
Орлицей итальянскою паря,
Пройдешь пред ликом Дуче и короля!
Муссолини приказал наказывать любого бойца, уличенного в связях с черной женщиной, и прекратить все разговоры об освободительной миссии. Эфиопия - не более чем колониальное пространство, а вовсе не страна, пусть даже отсталая и рабовладельческая. Офицерам было приказано строго воспрепятствовать распространению в войсках «чернокожей порнографии» - многочисленных фотокарточек и рисунков с негритянками. Увы, итальянское командование эту кампанию проиграло. Что же до «черной мордашки», то существует легенда, что за словами песни скрывается подлинная история о маленьком ребенке - двухлетней девочке, обнаруженной несколькими итальянскими офицерами после первых боев с эфиопами. Не найдя ее родителей или родственников (которые, к слову, вполне могли стать жертвами итальянской химической атаки), итальянцы сделали из нее своего рода «дочь полка». Девочку тут же окрестили, назвав Марией Викторией, а затем передали на воспитание в местный католический монастырь, где она и получила ласковое прозвище «черная мордашка».
На самом деле текст песни никоим образом не связан с этими событиями. Муссолини попросту нуждался в хорошем пропагандистском акте, который лишний раз подчеркнул бы, с какими варварами сражается фашистская Италия. Что же до маленькой Марии Виктории, то ее история осталась почти неизвестной широкой публике, так что это не она подарила свое прозвище песне, а совсем наоборот. Лишившаяся родителей девочка выросла, прожив в монастыре два десятка лет, – в начале XXI века она все еще являлась гражданкой Эритреи и жительницей Асмэры - «самого итальянского города» Африки. На итальянцев она зла не держит: «Я говорю по-итальянски, готовлю итальянскую еду, я католичка, воспитанная монахинями, итальянцы спасли меня от верной смерти, я глубоко люблю Италию. Заболеть Африкой - известная патология. А я больна Италией». Интересно, что один из офицеров, нашедших когда-то Марию Викторию, разыскал свою подопечную уже в середине 80-х годов и помог ей, выслав деньги на строительство нового дома. Спустя почти тридцать лет после этого Мария Виктория приехала в Италию, чтобы ухаживать за своим спасителем.
Ti saluto, vado in Abissinia - бодрая солдатская песенка, с характерным сюжетом об уходе на войну и возвращении к любимой. С шиком исполняется и по сей день.
Между тем весной 1936 года в эфиопской столице нарастала анархия. Павший духом император еще раз попытался найти поддержку во французском и английском посольствах, но, как и прежде, - безуспешно. Заполонившие город воины разбитой армии смешались с местным населением и то требовали вести их в бой, то принимались грабить соплеменников. Дурной пример заразителен, и вскоре войска гарнизона с удовольствием приняли участие в мародерстве и грабежах. После того как совещание с сохранившими верность расами не привело ни к чему конкретному, а известия о быстро приближающихся войсках Бадольо достигли дворца, Хайле Селассие принял решение покинуть страну. Он улетел на одном из уцелевших самолетов эфиопских ВВС - за штурвалом императорского самолета сидел Михаил Бабичефф, командующий воздушным флотом Эфиопии. Итальянцы, в принципе, имевшие возможность воспрепятствовать этому перелету, все-таки позволили императору бежать: Муссолини не хотел создавать мученика и помнил добрые отношения, сложившиеся когда-то между ним и наследным принцем Эфиопии.
В начале мая войска маршала Бадольо вошли в Аддис-Абебу. Забавно, что итальянцев немного опередили колониальные части, первыми оказавшиеся в пригороде эфиопской столицы. Об этом, разумеется, не распространялись - несмотря на сильный дождь, маршал Бадольо устроил себе настоящий триумф: как и задумывалось, конным въехав в город в сопровождении своих офицеров. Многие горожане искренне приветствовали итальянцев, справедливо надеясь, что новые власти прекратят все еще продолжавшиеся вспышки грабежей и погромов. Добравшись до разграбленного здания итальянского посольства, Бадольо дождался поднятия национального флага и воскликнул: «Мы сделали это! Мы победили!» Вечером того же дня долгожданная новость о взятии вражеской столицы достигла Италии, улицы которой заполнились ликующими жителями. Знакомые, повстречавшись на улице, первым делом торжествующе спрашивали друг друга: «Чья теперь Абиссиния?» и дружно отвечали – «Наша!» Это стало характерной приметой тех месяцев.
Муссолини тоже торжествовал, да так, как никогда еще в своей карьере государственного деятеля. Сбылась его заветная мечта - организовать, провести и выиграть настоящую большую войну. И Италия справилась сама, одна выстояв против всего мира!
Этот день победы газами пропах.
Об этом дуче объявил 9 мая 1936 года. Выступая в Риме перед огромной толпой, Муссолини провозгласил о создании империи. Сотни тысяч римлян, внимавших каждому слову Муссолини, неистово рукоплескали - это был день их общей победы. Дуче напомнил согражданам о причинах и целях закончившегося похода:
«Солдаты, моряки и летчики! Чернорубашечники революции и легионов! Мужчины и женщины Итальянского королевства! Слушайте и радуйтесь! Спустя 15 веков великая Римская империя возродилась на римских холмах! Мы воссоздали «римский мир» в XX веке! Истина заключается в простом, окончательном и необратимом факте: Эфиопия отныне и навсегда принадлежит Италии, вновь ставшей тем, чем она была во времена Юлия Цезаря, Октавиана Августа и Вергилия. Наши доблестные незабвенные герои, павшие в неравной, жестокой схватке с коварным врагом в далеком 1896 году, теперь наконец-то отмщены сполна!»
Виктор Эммануил III, узнавший о том, что отныне он поднялся на один уровень с британскими монархами, расчувствовавшись, сказал, что «прощает Муссолини всё» - ведь дуче сделал своего короля императором! За «подготовку, руководство и победу в самой крупной колониальной войне, какую знает история» король наградил своего премьера высшим военным орденом королевства. Не был забыт и бравый маршал Бадольо, получивший наследный титул герцога Аддис-Абебы. Итальянская армия и фашистская милиция украсились новыми орденами и медалями.
Скептики вновь оказались посрамлены - на карте мира появилась огромная Итальянская Восточная Африка. И не на простой карте. По распоряжению дуче Рим украсили пять больших мозаичных карт, четыре из которых свидетельствовали о территориальном расширении Древнего Рима, а пятая - изображала новую империю, включавшую в себя Эфиопию. Преемственность была налицо, но пройдет совсем немного времени, и уставшие от фанфар итальянцы начнут вышучивать претенциозность собственной пропаганды. Чем «старая» Римская империя отличается от «новой»? - таинственно улыбаясь, спрашивали остряки друг друга. И стараясь говорить негромко, отвечали - старая включала в себя все Средиземноморье, а также множество других земель - кроме Абиссинии... наша же состоит из одной только Абиссинии. Но это случится позже, а весной 1936 года вся Италия не скрывала своего упоения успехом.
Спустя несколько месяцев дуче подарил итальянцам еще одну победу – «санкционный мир», заявил он, выбросил белый флаг. Это было правдой - в июле 1936 года все запреты на торговлю с Италией были официально сняты Лигой Наций. И первую скрипку в этом сыграло британское правительство. Англичане, равно как и озабоченные гитлеровской ревизией Версаля французы, и без того шли «в бой» без особой охоты, теперь же они и вовсе поспешили свернуть противостояние, сославшись на бессмысленность дальнейшего продления действий санкций. Лондон поспешил вывести из Средиземноморья «лишние» боевые суда, отправленные туда в разгар кризиса. Эфиопия ведь уже покорена, так зачем же антагонизировать Италию дальше? Английские и французские дипломаты заблуждались - Муссолини не оценил их уступчивости, не вошел в положение «демократических политиков», вынужденных маневрировать перед собственным общественным мнением, оппозицией, избирателями. Зато он вполне оценил и «слабость Запада», и неискренность англо-французской дипломатии, сперва молчаливо признавшей его право напасть на Эфиопию, но лишь для того, чтобы умыть руки и поддержать санкции Лиги Наций, прикрывшись малыми государствами вроде Чехословакии. Для лидера фашизма эти события стали рубежом, окончательно отделившим его от прежних союзников по Мировой войне. Не случайно вступление Италии во Вторую мировую войну Муссолини будет подавать народу именно как расплату за действия англо-французов в ходе итало-эфиопской войны.
Победа в этой войне стоила Италии многих жизней. Пропагандаговорила о сотнях погибших итальянцев, но в действительности человеческие потери были намного выше: от 6 до 10 тысяч убитых или умерших от болезней, больше 40 тысяч раненых или выбывших из строя. Туземные подразделения, устойчивые к родному для них знойному климату, потеряли не более 5 тысяч человек. В последующие годы общие потери будут только увеличиваться: за ревом репродукторов, возвещающих о завершении «Марша железной воли» и падении вражеской столицы, как-то позабылось, что к весне 1936 года итальянцы контролировали меньше половины территории Эфиопии. Совсем скоро стало очевидным, что полная военная оккупация этой страны являлась задачей, для решения которой понадобились бы долгосрочные и дорогостоящие усилия. Еще до вступления во Вторую мировую войну Муссолини потеряет в своей новой колонии почти 10 тысяч человек, и в десятки раз больше будет раненых или заболевших. С итальянской армией случилось то же, что когда-то с солдатами императора Наполеона I, оказавшимися в оккупированной, но не примирившейся Испании, - они тысячами умирали от болезней, неспособные переносить южный климат и тяготы службы. Партизанское движение по большей части обернулось булавочными уколами, но сама попытка удержать Эфиопию обходилась очень дорого.
Большой поклонник Наполеона Бонапарта, Муссолини о таких аналогиях не задумывался, предпочитая верить лживым донесениям маршала Бадольо, бодро рапортовавшего о незначительных жертвах в боях с эфиопами, умолчав об остальных потерях. «Война — это жизнь», - заявил тогда дуче, напомнив слушателям о причинах падения «старой империи», которую-де погубил пацифизм. Это абсолютно не соответствовало действительности, но кто осмелится спорить с победителем? Никогда еще Бенито Муссолини не выглядел столь величественно, столь значительно на мировой сцене - это было его подлинное торжество, еще не омраченное нападками врагов. Умри он тогда, летом 1936 года, и в учебниках истории осталась бы фигура гениального (пусть и деспотичного) итальянца, сумевшего ловко провести и демократических политиков Западной Европы, и национал-социалистического фюрера, и «советских мудрецов» из Москвы. Биографы такого «укороченного дуче» наверняка сокрушались бы о ранней смерти Муссолини, смерти, из-за которой Италия лишилась многих возможностей.
Помимо человеческих жертв военная кампания в Эфиопии и международные санкции буквально торпедировали итальянский государственный бюджет - страна так и не оправится от этих расходов вплоть до начала Второй мировой войны. Официально сообщалось о военных расходах в 12 миллиардов лир, но реальные цифры достигали 40, а по некоторым утверждениям - 70 миллиардов! И это только за 1934-1936 годы. Начиная с 1935 года и в течение следующих пяти лет Италия потратит на Африку в десять раз больше, чем за все первое десятилетие правительства Муссолини. А ведь страна и без того была обременена расходами на сохранение гражданского мира в условиях «Великой депрессии». Еще в 1934 году, на стадии подготовки к завоеванию Эфиопии, имелся дефицит бюджета - отныне это стало хроническим явлением, бороться с которым приходилось за счет новых налогов и эмиссии (что, естественно, приводило к инфляции). Прошло совсем немного времени, и жителям «имперской метрополии» пришлось вспомнить о старой итальянской пословице: «Пускай плащ потрепан, зато тарелка полна». Да, «санкционный мир» был повержен, Италия стала империей, но нетрудно было заметить, что «тяготы военного времени» обернулись повседневностью, ничуть не скрашиваемой блеском фронтовых побед.
Впрочем, эфиопам приходилось не легче. Помимо почти 80 тысяч погибших еще несколько десятков тысяч мирных жителей стали жертвами авиаударов (и химического оружия). После падения Итальянской Восточной Африки официальные эфиопские лица будут заявлять о сотнях тысяч погибших в ходе войны и последующих карательных акций, но это очевидное преувеличение со вполне понятными целями. Несмотря на все преступления, совершенные итальянской армией в Эфиопии, не следует представлять фашистскую колониальную практику исключительно в черных тонах. Уже упоминавшийся полковник Коновалов, военный советник Хайле Селассие, приводит в своей книге любопытное высказывание мобилизованного эфиопского солдата: «Во многих наших монастырях есть древние книги, сохраненные монахами. В них много предсказаний. Например, что иноземцы насильно овладеют нашей любимой страной и народ целых три года не сможет вернуться домой. Говорят, что за это время европейцы начнут строительство по всей стране. Здания, как в Аддис-Абебе, хорошие дороги, которые умеют строить только они; а потом крестьяне вернутся домой и станут хозяевами всех этих благ».
В известном смысле так оно и произошло – итальянцы вложили огромные средства в свою новую колониальную империю, но слишком «динамичная» внешняя политика дуче помешала им насладиться плодами завоевания. Если бы не Вторая мировая, итальянские владения в Африке вполне могли бы повторить судьбу французских или даже португальских колоний, оставшись под контролем Рима вплоть до 1960-1970-х годов.
...
Итак, Италия победила - Эфиопия была стерта с политической карты мира, а ее император напрасно обращался из Женевы к международному сообществу. Лига Наций и декларируемые ею идеалы потерпели явное крушение. Муссолини рискнул - и выиграл. Его пропагандисты постарались сделать так, чтобы личные заслуги дуче не были скрытыблеском орденов итальянских военачальников. Монарх торжественно наградил своего премьера высшей наградой королевства, а де Боно, Грациани, Бадольо и другим генералам оставалось лишь славить гений дуче, указавшего им дорогу к победе. Муссолини и сам охотно поверил в свои стратегические таланты - разве не он обеспечил де Боно всем необходимым для успеха, разве не он заменил его Бадольо, когда настала пора быстрых действий? Генералы полезны, но только дуче знает, как добиваться успеха.
Муссолини и в самом деле уверовал в то, что победа над отсталой в техническом отношении африканской армией - это целый рубеж в военной истории. На самом деле так оно и было, но только не со знаком плюс - этот поход уже тогда называли странной, необычной войной: «сверхсовременная итальянская армия» против феодального воинства эфиопского императора. Но было ли это столь удивительным событием? В конце концов, все колониальные войны базировались на технологическом превосходстве, будь это рыцарская кольчуга, аркебуза или пулемет. «Необычность» заключалась в другом.
Вторая итало-эфиопская война была войной не практической, а романтической. Итальянцам не досталось колониального пирога в прошлом, не было за ними и значимых побед, которые остались бы в памяти «поколения эры фашизма». Кампания в Эфиопии принесла все это сразу: воссоздание империи и блеск достигнутых малой кровью военных успехов. Оба приобретения носили очевидно эмоциональный, а не материальный характер.
Фактически же, любая цена, заплаченная за эту победу, была слишком высокой. Муссолини, уже имевший опыт антиколониальной партизанской войны в Ливии, обязан был хотя бы примерно представлять себе грядущие трудности. Как государственный деятель, он должен был соотнести значимость цели с затраченными на ее достижения усилиями. Наконец, как дипломату, ему необходимо было по возможности избежать репутационных потерь для страны. Он провалился по всем пунктам.
Даже в финальной стадии войны существовал небольшой шанс на минимизацию рисков: вместо дешевого военного триумфа было бы намного мудрее принять капитуляцию эфиопского императора, позволив англо-французам сохранить лицо, а Эфиопии - свое существование в качестве доминиона или сателлита Рима. В этом случае Италия не получила бы негативных последствий оккупации, но сохранила бы за собой все плоды победы.
Но подобного рода «тонкая политика» оказалась недоступна Муссолини. Так же как когда-то Бонапарт в Испании, дуче предпочел более «простой» путь, оказавшийся в итоге тупиком. О полном контроле над завоеванной страной итальянцы и думать не могли. В то время как в Ливии (с ее грандиозными запасами нефти, о которых тогда еще никто не подозревал) Итало Бальбо сумел наконец-то найти компромисс в отношениях с «туземцами» и проводил пользовавшуюся достаточной популярностью колониальную политику, в Эфиопии был установлен жестокий военный режим маршала Грациани, заявившего, - «Дуче нужна Эфиопия, и он её получит. А с эфиопами или без них — это уже вопрос второстепенный». Сменивший его генерал-губернатор принц Амадей Савойский был намного более способным администратором, но вялотекущая война все равно продолжалась вплоть до 1941 года, пока войска Британской империи окончательно не закрыли «эфиопский вопрос».
Мало кто мог предположить такое развитие событий в 1936 году, и Муссолини вполне наслаждался своей победой. Его воля, его гений, его армии доказали, что для фашистской Италии нет ничего невозможного!
Ей лишь надо найти таких же сильных, динамичных и близких по духу союзников, а не этих выродившихся потомков Дрейка и Бонапарта, с которыми ему давно уже не по пути. Итальянская пресса, захлебываясь от восторга, предсказывала, что в случае войны Лондон подвергнется воздушным ударам, которые будут в сто или даже в тысячу раз мощнее, нежели те, что наносились по Аддис-Абебе. Никто не смеет грозить Риму!
А не спеть ли нам "Черную мордашку"?
Если в самой Италии одобрение действий правительства носило почти повсеместный характер, то в остальной Европе и мире картина была не столь однозначной. Эфиопии действительно симпатизировали многие, но далеко не все. Например, уже упоминавшийся Бернард Шоу поддержал итальянцев в этой войне. И он был не одинок в своем решении. Разве не была Эфиопия отсталой, средневековой еще страной с узаконенным рабством? Африканцы подчас жестоко обходились с пленными итальянцами. Одного итальянского летчика жестоко изувечили, сперва отрезав ему пальцы, а затем подвергнув кастрации. Такая же судьба ожидала и многих туземных солдат, воевавших на службе у итальянцев. Не щадили эфиопы и гражданских лиц – однажды они перебили почти сотню рабочих, приплывших из Италии только для того, чтобы найти в Эфиопии мучительную смерть. «Зверства в Африке» стали излюбленной темой итальянской пропаганды, доказывавшей, что эфиопы не умеют воевать цивилизованно. Быть может, Муссолини в чем-то и прав? Такими вопросами задавалось немало людей во всем мире. В отличие от Испании, где вскоре за этими событиями вспыхнула гражданская война, Эфиопия не получила ни добровольцев, готовых сражаться за нее с фашизмом, ни материальной помощи. Разумеется, не только из-за того, что многие считали ее варварским государством, причины были еще и чисто географические, хотя ни то ни другое ничуть не мешало в свое время тем же французам помогать негусу в Первой итало-эфиопской войне.
И все же к 1935 году в Эфиопии находилось небольшое количество иностранных поданных, готовых воевать на службе у императора против итальянцев или просто оказать посильную помощь отсталой африканской стране. Их было совсем немного - около сотни, при этом половина была занята работой в Красном Кресте. Среди других были самые разные персонажи - от обычных наемников до убежденных австрийских национал-социалистов, решивших сражаться с итальянцами после того, как в 1934 году Муссолини воспрепятствовал объединению Австрии с Германией. В основном иностранцы были выходцами из разных частей Британской империи, хотя встречались и французы, и бельгийцы, и даже один уроженец Кубы. Россию представляли сын царского поручика Бабичева и свояченицы негуса Менелика (победителя в Первой итало-эфиопской войне) Михаил Бабичефф и участник Гражданской войны полковник Федор Коновалов, составившие значительную часть списка летного состава эфиопских ВВС. Тем не менее было очевидно, что и международная помощь частного характера, и поддержка мирового общественного мнения не способны были переломить ситуацию на фронте.
Между тем оказалось, что стратегия де Боно была не такой уж плохой. Если первый удар итальянцев не принес иных успехов, кроме территориальных захватов, то зимой 1935-1936 гг. эфиопское командование попыталось провести несколько наступлений, закончившихся для них огромными потерями и общей неудачей, несмотря на отдельные тактические успехи. В боях между декабрем 1935 - февралем 1936 года императорская армия в буквальном смысле расстреляла все свои патроны. Теперь Бадольо мог пожинать плоды усилий своего предшественника, открыв вторую фазу войны. Его войска неспешно, но уверенно продвигались в глубь Эфиопии, уничтожая одну вражескую армию за другой. Остановить механизированные колонны итальянских войск, с их сотнями танкеток, артиллерией и поддержкой авиации, африканцы попросту не могли. Наблюдавший за этими боями полковник Коновалов в своей книге «В армии негуса» так описывал трудный путь отступления эфиопских армий:«Идет мелкий дождь, и висит туман, но это не прерывает методичную работу итальянских летчиков. Я вижу, как самолеты поднимаются из тумана, и кажется, что их шасси иногда чуть касаются деревьев... Моральное воздействие авиации в этой войне было огромно. Если земля пока не была завоевана, то воздушное пространство уже принадлежало итальянцам. Они врывались в нашу жизнь с высоты и переворачивали ее вверх дном... Они превратили нас в кротов, которые прятались по норам при первом сигнале опасности».
Эфиопы прятались не напрасно - с декабря 1935 года итальянская авиация развязала настоящий воздушный террор, главным инструментом которого стало химическое оружие. Как уже говорилось, итальянцы изредка применяли его еще во время командования де Боно, но настоящий ужас начался, когда войска возглавил маршал Бадольо. Муссолини прямо приказал использовать отравляющие вещества в полной мере - теперь его не волновало ни нарушение Женевской конвенции, которую Италия поддержала десять лет назад, ни реакция международной общественности.
Но фашисты все же остерегались открыто признаваться в применении смертоносных газов - любые разговоры об этом опровергались с примерной убежденностью. Несмотря на то что использование химического оружия быстро стало секретом Полишинеля, доказательства достигали Европы с большим трудом - этому немало поспособствовал тот факт, что на эфиопской стороне почти не осталось иностранных журналистов, не говоря уже об операторах кинохроники. Представителей иностранной прессы в собственной армии итальянцы пичкали пропагандистскими агитками и на передовую не выпускали. Собственные же журналисты хранили в этом вопросе патриотическое молчание – помимо обмана заграницы меньше всего дуче хотел разговоров о том, что без химического оружия итальянцы не добились бы победы.
Подобное утверждение действительно являлось бы ложным, но правда и то, что газ немало облегчил задачу для итальянской военной машины. Несмотря на то что масштабы этой химической войны не достигали размаха событий 1914-1918 гг., последствия применения химического оружия трудно было переоценить. С эфиопскими солдатами произошло примерно то же самое, что когда-то испытала на Восточном фронте Мировой войны российская армия - не имея надежды укрыться от поражающих все вокруг газов, войско императора сломалось психологически. Имея чрезвычайно удобную для обороны гористую местность, эфиопы не могли ею воспользоваться - итальянцы попросту бомбардировали окрестности, делая их непригодными для размещения войск. Итальянцам, также не имевшим средств защиты от газов, незачем было лезть в горы, а на равнинах же у эфиопов и без того не было шансов.
Возможно, фосфорные и термитные бомбы, бомбы с ипритом и люизитом нанесли африканцам не столь большой урон, как это утверждалось позднее, но нет сомнений в том, что эффект от их применения был огромен, равно как и в том, что благодаря этому итальянцы значительно ускорили процесс покорения Эфиопии. В глазах Муссолини химическое оружие вполне себя оправдало: помимо чисто военного аспекта оно служило удовлетворению его чувства мести за «варварские насилия» над итальянскими пленными. В конце концов, Италия была не первой страной, активно применявшей авиацию против «дикарей» - кивок в сторону Британской империи; не итальянцы первыми использовали газовое оружие «по площадям» - советский полководец Тухачевский приказал обстреливать укрывавшихся в лесах крестьян снарядами с отравляющими веществами, а немногим позже авиабомбы с ипритом использовали французы против марокканских повстанцев. Правда, после тех событий химическое оружие было запрещено, но к таким «формальностям» дуче всегда испытывал лишь презрение.
В конце концов, убедил он себя, и общественное мнение Европы, и осуждение Лиги Наций не более чем пустяки. Если ему и приходилось отрицать применение химического оружия, то вовсе не из страха потерять симпатии Запада. Пусть они ненавидят его, пусть они боятся новой Италии, а секретность тут пойдет лишь на пользу, приумножая страхи перед итальянским оружием.
Весной 1936 года итальянские войска возобновили свое продвижение по Эфиопии. Газеты вновь украсились снимками молодых пехотинцев, танкистов, пилотов и моряков. Старшие сыновья Муссолини опять были в центре внимания - рассказы Витторио о красиво разбросанных после взрыва его бомбы эфиопах напечатала вся итальянская пресса. Муссолини-младший называл эту воздушную войну «великолепным спортом». Впоследствии итальянцам представится возможность посмотреть на этот вопрос под другим углом - не сверху, а снизу.
Тот факт, что сын диктатора участвовал в регулярных налетах на госпитали Красного Креста, широкой публике в Италии известен не был. Но если бы и был, то что с того? Красный Крест помогает «эфиопским варварам», а потому заслуживает такого отношения - так, причем абсолютно искренне, ответило бы большинство итальянцев. Никто и не вспоминал о том, что основатель Красного Креста швейцарец Анри Дюнан принял решение создать первую в истории международную организацию для помощи пострадавшим в ходе боевых действий после увиденного им сражения при Сольферино, проложившего путь к объединению Италии. Его, человека, далекого от медицины, потрясло зрелище десятков тысяч раненых солдат, беспомощно лежавших на поле боя. О подобных вещах фашистская пропаганда говорить не желала. Разве англо-французы не поддерживают этих презренных дикарей, затягивая тем войну и обрекая простых людей на лишения? Кинохроника демонстрировала принадлежащие французам здания в захваченных эфиопских городах, пропагандисты разглагольствовали о десятках тысяч европейских наемников и военных советников - якобы единственном серьезном противнике в этой кампании.
Это, разумеется, была ложь. Даже в последних весенних боях 1936 года эфиопы часто переходили в контратаки, действуя если и не умело, то очень храбро. Маршал Бадольо отдал им должное (это лишь оттеняло полководческое мастерство благородного победителя) - императорская гвардия, писал он, «шла на наши позиции, стремительно приближаясь и хорошо используя особенности местности, продемонстрировав сплоченность и замечательный уровень подготовки в сочетании с превосходным презрением к опасности».
К несчастью для Эфиопии, в ее армии почти не было частей, равных императорской гвардии по боеспособности. В ряде сражений февраля-марта 1936 года итальянцам удалось окончательно разгромить уже обескровленные неудачными зимними боями эфиопские войска и открыть себе дорогу к вражеской столице. Успех был несколько подпорчен тем, что фашистские милиционеры так и не сумели показать себя в боях - вся слава досталась армейским подразделениям, колониальной ливийской дивизии и авиации, превратившей отступление эфиопов в разгром. Но зато теперь между передовыми итальянскими частями и Аддис-Абебой были только три сотни километров - и ни одного боеспособного эфиопского отряда. Армия императора таяла на глазах, его личный автомобиль был захвачен вместе со штабной радиостанцией. Последнее, в общем-то, было не такой уж хорошей новостью для фашистского командования - в течение всей войны итальянцы свободно прослушивали редкие (но очень важные) радиопереговоры противника, каждый раз предвосхищая принятые в императорской ставке решения. Но теперь в этом уже не было нужды, и Бадольо мог позволить себе закончить кампанию при помощи безопасного, но эффектного жеста.
Таким жестом и стал «Марш железной воли», организованный маршалом с явной оглядкой на знаменитый «марш на Рим». Почти две тысячи автомашин стали основной движущей силой этого маневра, наглядно продемонстрировавшего возросшие возможности итальянской армии. Благо, главными противниками Бадольо в этом десятидневном броске стали плохая погода и отвратительные дороги. Заранее уверенный в конечном исходе командующий почти полностью отказался от применения танкеток (они только обременили бы итальянцев в походе), но зато прихватил две сотни лошадей, необходимых его офицерам для торжественного въезда в Аддис-Абебу.
Та самая песня и тот самый марш. Марш железной воли.
В преддверии окончательной победы итальянская пропаганда сделала незаметный, но важный поворот. Первоначально солдаты королевства выступали в качестве освободителей, теперь же они стали носителями имперской идеи и даже расового превосходства. В связи с этим очень популярная песня Faccetta nera («Черная мордашка») стала почти идеологически вредной. И в самом деле, текст, написанный Ренато Микели (автором замечательной музыки был Марио Руккьоне), явно не вписывался в новую фашистскую концепцию.
Когда ты видишь море за холмами,
Рабыня, что нагружена делами,
Гляди, как над святыми кораблями
Тебе несет свободу триколор.
Законы — вот любви священной своды,
Клич Рима — смерть за долг и за свободу,
И подошли к концу мучений годы:
Настал свободы долгожданный час!
Ах, бедная рабыня-негритянка,
Свободной в Рим прибудешь итальянкой,
И пусть на небе солнце вспыхнет ярко,
Рубашку черную лучами осветив!
Ах, эфиопка, ах, негритянка,
Свободная теперь ты итальянка,
Орлицей итальянскою паря,
Пройдешь пред ликом Дуче и короля!
Муссолини приказал наказывать любого бойца, уличенного в связях с черной женщиной, и прекратить все разговоры об освободительной миссии. Эфиопия - не более чем колониальное пространство, а вовсе не страна, пусть даже отсталая и рабовладельческая. Офицерам было приказано строго воспрепятствовать распространению в войсках «чернокожей порнографии» - многочисленных фотокарточек и рисунков с негритянками. Увы, итальянское командование эту кампанию проиграло. Что же до «черной мордашки», то существует легенда, что за словами песни скрывается подлинная история о маленьком ребенке - двухлетней девочке, обнаруженной несколькими итальянскими офицерами после первых боев с эфиопами. Не найдя ее родителей или родственников (которые, к слову, вполне могли стать жертвами итальянской химической атаки), итальянцы сделали из нее своего рода «дочь полка». Девочку тут же окрестили, назвав Марией Викторией, а затем передали на воспитание в местный католический монастырь, где она и получила ласковое прозвище «черная мордашка».
На самом деле текст песни никоим образом не связан с этими событиями. Муссолини попросту нуждался в хорошем пропагандистском акте, который лишний раз подчеркнул бы, с какими варварами сражается фашистская Италия. Что же до маленькой Марии Виктории, то ее история осталась почти неизвестной широкой публике, так что это не она подарила свое прозвище песне, а совсем наоборот. Лишившаяся родителей девочка выросла, прожив в монастыре два десятка лет, – в начале XXI века она все еще являлась гражданкой Эритреи и жительницей Асмэры - «самого итальянского города» Африки. На итальянцев она зла не держит: «Я говорю по-итальянски, готовлю итальянскую еду, я католичка, воспитанная монахинями, итальянцы спасли меня от верной смерти, я глубоко люблю Италию. Заболеть Африкой - известная патология. А я больна Италией». Интересно, что один из офицеров, нашедших когда-то Марию Викторию, разыскал свою подопечную уже в середине 80-х годов и помог ей, выслав деньги на строительство нового дома. Спустя почти тридцать лет после этого Мария Виктория приехала в Италию, чтобы ухаживать за своим спасителем.
Ti saluto, vado in Abissinia - бодрая солдатская песенка, с характерным сюжетом об уходе на войну и возвращении к любимой. С шиком исполняется и по сей день.
Между тем весной 1936 года в эфиопской столице нарастала анархия. Павший духом император еще раз попытался найти поддержку во французском и английском посольствах, но, как и прежде, - безуспешно. Заполонившие город воины разбитой армии смешались с местным населением и то требовали вести их в бой, то принимались грабить соплеменников. Дурной пример заразителен, и вскоре войска гарнизона с удовольствием приняли участие в мародерстве и грабежах. После того как совещание с сохранившими верность расами не привело ни к чему конкретному, а известия о быстро приближающихся войсках Бадольо достигли дворца, Хайле Селассие принял решение покинуть страну. Он улетел на одном из уцелевших самолетов эфиопских ВВС - за штурвалом императорского самолета сидел Михаил Бабичефф, командующий воздушным флотом Эфиопии. Итальянцы, в принципе, имевшие возможность воспрепятствовать этому перелету, все-таки позволили императору бежать: Муссолини не хотел создавать мученика и помнил добрые отношения, сложившиеся когда-то между ним и наследным принцем Эфиопии.
В начале мая войска маршала Бадольо вошли в Аддис-Абебу. Забавно, что итальянцев немного опередили колониальные части, первыми оказавшиеся в пригороде эфиопской столицы. Об этом, разумеется, не распространялись - несмотря на сильный дождь, маршал Бадольо устроил себе настоящий триумф: как и задумывалось, конным въехав в город в сопровождении своих офицеров. Многие горожане искренне приветствовали итальянцев, справедливо надеясь, что новые власти прекратят все еще продолжавшиеся вспышки грабежей и погромов. Добравшись до разграбленного здания итальянского посольства, Бадольо дождался поднятия национального флага и воскликнул: «Мы сделали это! Мы победили!» Вечером того же дня долгожданная новость о взятии вражеской столицы достигла Италии, улицы которой заполнились ликующими жителями. Знакомые, повстречавшись на улице, первым делом торжествующе спрашивали друг друга: «Чья теперь Абиссиния?» и дружно отвечали – «Наша!» Это стало характерной приметой тех месяцев.
Муссолини тоже торжествовал, да так, как никогда еще в своей карьере государственного деятеля. Сбылась его заветная мечта - организовать, провести и выиграть настоящую большую войну. И Италия справилась сама, одна выстояв против всего мира!
Этот день победы газами пропах.
Об этом дуче объявил 9 мая 1936 года. Выступая в Риме перед огромной толпой, Муссолини провозгласил о создании империи. Сотни тысяч римлян, внимавших каждому слову Муссолини, неистово рукоплескали - это был день их общей победы. Дуче напомнил согражданам о причинах и целях закончившегося похода:
«Солдаты, моряки и летчики! Чернорубашечники революции и легионов! Мужчины и женщины Итальянского королевства! Слушайте и радуйтесь! Спустя 15 веков великая Римская империя возродилась на римских холмах! Мы воссоздали «римский мир» в XX веке! Истина заключается в простом, окончательном и необратимом факте: Эфиопия отныне и навсегда принадлежит Италии, вновь ставшей тем, чем она была во времена Юлия Цезаря, Октавиана Августа и Вергилия. Наши доблестные незабвенные герои, павшие в неравной, жестокой схватке с коварным врагом в далеком 1896 году, теперь наконец-то отмщены сполна!»
Виктор Эммануил III, узнавший о том, что отныне он поднялся на один уровень с британскими монархами, расчувствовавшись, сказал, что «прощает Муссолини всё» - ведь дуче сделал своего короля императором! За «подготовку, руководство и победу в самой крупной колониальной войне, какую знает история» король наградил своего премьера высшим военным орденом королевства. Не был забыт и бравый маршал Бадольо, получивший наследный титул герцога Аддис-Абебы. Итальянская армия и фашистская милиция украсились новыми орденами и медалями.
Скептики вновь оказались посрамлены - на карте мира появилась огромная Итальянская Восточная Африка. И не на простой карте. По распоряжению дуче Рим украсили пять больших мозаичных карт, четыре из которых свидетельствовали о территориальном расширении Древнего Рима, а пятая - изображала новую империю, включавшую в себя Эфиопию. Преемственность была налицо, но пройдет совсем немного времени, и уставшие от фанфар итальянцы начнут вышучивать претенциозность собственной пропаганды. Чем «старая» Римская империя отличается от «новой»? - таинственно улыбаясь, спрашивали остряки друг друга. И стараясь говорить негромко, отвечали - старая включала в себя все Средиземноморье, а также множество других земель - кроме Абиссинии... наша же состоит из одной только Абиссинии. Но это случится позже, а весной 1936 года вся Италия не скрывала своего упоения успехом.
Спустя несколько месяцев дуче подарил итальянцам еще одну победу – «санкционный мир», заявил он, выбросил белый флаг. Это было правдой - в июле 1936 года все запреты на торговлю с Италией были официально сняты Лигой Наций. И первую скрипку в этом сыграло британское правительство. Англичане, равно как и озабоченные гитлеровской ревизией Версаля французы, и без того шли «в бой» без особой охоты, теперь же они и вовсе поспешили свернуть противостояние, сославшись на бессмысленность дальнейшего продления действий санкций. Лондон поспешил вывести из Средиземноморья «лишние» боевые суда, отправленные туда в разгар кризиса. Эфиопия ведь уже покорена, так зачем же антагонизировать Италию дальше? Английские и французские дипломаты заблуждались - Муссолини не оценил их уступчивости, не вошел в положение «демократических политиков», вынужденных маневрировать перед собственным общественным мнением, оппозицией, избирателями. Зато он вполне оценил и «слабость Запада», и неискренность англо-французской дипломатии, сперва молчаливо признавшей его право напасть на Эфиопию, но лишь для того, чтобы умыть руки и поддержать санкции Лиги Наций, прикрывшись малыми государствами вроде Чехословакии. Для лидера фашизма эти события стали рубежом, окончательно отделившим его от прежних союзников по Мировой войне. Не случайно вступление Италии во Вторую мировую войну Муссолини будет подавать народу именно как расплату за действия англо-французов в ходе итало-эфиопской войны.
Победа в этой войне стоила Италии многих жизней. Пропагандаговорила о сотнях погибших итальянцев, но в действительности человеческие потери были намного выше: от 6 до 10 тысяч убитых или умерших от болезней, больше 40 тысяч раненых или выбывших из строя. Туземные подразделения, устойчивые к родному для них знойному климату, потеряли не более 5 тысяч человек. В последующие годы общие потери будут только увеличиваться: за ревом репродукторов, возвещающих о завершении «Марша железной воли» и падении вражеской столицы, как-то позабылось, что к весне 1936 года итальянцы контролировали меньше половины территории Эфиопии. Совсем скоро стало очевидным, что полная военная оккупация этой страны являлась задачей, для решения которой понадобились бы долгосрочные и дорогостоящие усилия. Еще до вступления во Вторую мировую войну Муссолини потеряет в своей новой колонии почти 10 тысяч человек, и в десятки раз больше будет раненых или заболевших. С итальянской армией случилось то же, что когда-то с солдатами императора Наполеона I, оказавшимися в оккупированной, но не примирившейся Испании, - они тысячами умирали от болезней, неспособные переносить южный климат и тяготы службы. Партизанское движение по большей части обернулось булавочными уколами, но сама попытка удержать Эфиопию обходилась очень дорого.
Большой поклонник Наполеона Бонапарта, Муссолини о таких аналогиях не задумывался, предпочитая верить лживым донесениям маршала Бадольо, бодро рапортовавшего о незначительных жертвах в боях с эфиопами, умолчав об остальных потерях. «Война — это жизнь», - заявил тогда дуче, напомнив слушателям о причинах падения «старой империи», которую-де погубил пацифизм. Это абсолютно не соответствовало действительности, но кто осмелится спорить с победителем? Никогда еще Бенито Муссолини не выглядел столь величественно, столь значительно на мировой сцене - это было его подлинное торжество, еще не омраченное нападками врагов. Умри он тогда, летом 1936 года, и в учебниках истории осталась бы фигура гениального (пусть и деспотичного) итальянца, сумевшего ловко провести и демократических политиков Западной Европы, и национал-социалистического фюрера, и «советских мудрецов» из Москвы. Биографы такого «укороченного дуче» наверняка сокрушались бы о ранней смерти Муссолини, смерти, из-за которой Италия лишилась многих возможностей.
Помимо человеческих жертв военная кампания в Эфиопии и международные санкции буквально торпедировали итальянский государственный бюджет - страна так и не оправится от этих расходов вплоть до начала Второй мировой войны. Официально сообщалось о военных расходах в 12 миллиардов лир, но реальные цифры достигали 40, а по некоторым утверждениям - 70 миллиардов! И это только за 1934-1936 годы. Начиная с 1935 года и в течение следующих пяти лет Италия потратит на Африку в десять раз больше, чем за все первое десятилетие правительства Муссолини. А ведь страна и без того была обременена расходами на сохранение гражданского мира в условиях «Великой депрессии». Еще в 1934 году, на стадии подготовки к завоеванию Эфиопии, имелся дефицит бюджета - отныне это стало хроническим явлением, бороться с которым приходилось за счет новых налогов и эмиссии (что, естественно, приводило к инфляции). Прошло совсем немного времени, и жителям «имперской метрополии» пришлось вспомнить о старой итальянской пословице: «Пускай плащ потрепан, зато тарелка полна». Да, «санкционный мир» был повержен, Италия стала империей, но нетрудно было заметить, что «тяготы военного времени» обернулись повседневностью, ничуть не скрашиваемой блеском фронтовых побед.
Впрочем, эфиопам приходилось не легче. Помимо почти 80 тысяч погибших еще несколько десятков тысяч мирных жителей стали жертвами авиаударов (и химического оружия). После падения Итальянской Восточной Африки официальные эфиопские лица будут заявлять о сотнях тысяч погибших в ходе войны и последующих карательных акций, но это очевидное преувеличение со вполне понятными целями. Несмотря на все преступления, совершенные итальянской армией в Эфиопии, не следует представлять фашистскую колониальную практику исключительно в черных тонах. Уже упоминавшийся полковник Коновалов, военный советник Хайле Селассие, приводит в своей книге любопытное высказывание мобилизованного эфиопского солдата: «Во многих наших монастырях есть древние книги, сохраненные монахами. В них много предсказаний. Например, что иноземцы насильно овладеют нашей любимой страной и народ целых три года не сможет вернуться домой. Говорят, что за это время европейцы начнут строительство по всей стране. Здания, как в Аддис-Абебе, хорошие дороги, которые умеют строить только они; а потом крестьяне вернутся домой и станут хозяевами всех этих благ».
В известном смысле так оно и произошло – итальянцы вложили огромные средства в свою новую колониальную империю, но слишком «динамичная» внешняя политика дуче помешала им насладиться плодами завоевания. Если бы не Вторая мировая, итальянские владения в Африке вполне могли бы повторить судьбу французских или даже португальских колоний, оставшись под контролем Рима вплоть до 1960-1970-х годов.
...
Итак, Италия победила - Эфиопия была стерта с политической карты мира, а ее император напрасно обращался из Женевы к международному сообществу. Лига Наций и декларируемые ею идеалы потерпели явное крушение. Муссолини рискнул - и выиграл. Его пропагандисты постарались сделать так, чтобы личные заслуги дуче не были скрытыблеском орденов итальянских военачальников. Монарх торжественно наградил своего премьера высшей наградой королевства, а де Боно, Грациани, Бадольо и другим генералам оставалось лишь славить гений дуче, указавшего им дорогу к победе. Муссолини и сам охотно поверил в свои стратегические таланты - разве не он обеспечил де Боно всем необходимым для успеха, разве не он заменил его Бадольо, когда настала пора быстрых действий? Генералы полезны, но только дуче знает, как добиваться успеха.
Муссолини и в самом деле уверовал в то, что победа над отсталой в техническом отношении африканской армией - это целый рубеж в военной истории. На самом деле так оно и было, но только не со знаком плюс - этот поход уже тогда называли странной, необычной войной: «сверхсовременная итальянская армия» против феодального воинства эфиопского императора. Но было ли это столь удивительным событием? В конце концов, все колониальные войны базировались на технологическом превосходстве, будь это рыцарская кольчуга, аркебуза или пулемет. «Необычность» заключалась в другом.
Вторая итало-эфиопская война была войной не практической, а романтической. Итальянцам не досталось колониального пирога в прошлом, не было за ними и значимых побед, которые остались бы в памяти «поколения эры фашизма». Кампания в Эфиопии принесла все это сразу: воссоздание империи и блеск достигнутых малой кровью военных успехов. Оба приобретения носили очевидно эмоциональный, а не материальный характер.
Фактически же, любая цена, заплаченная за эту победу, была слишком высокой. Муссолини, уже имевший опыт антиколониальной партизанской войны в Ливии, обязан был хотя бы примерно представлять себе грядущие трудности. Как государственный деятель, он должен был соотнести значимость цели с затраченными на ее достижения усилиями. Наконец, как дипломату, ему необходимо было по возможности избежать репутационных потерь для страны. Он провалился по всем пунктам.
Даже в финальной стадии войны существовал небольшой шанс на минимизацию рисков: вместо дешевого военного триумфа было бы намного мудрее принять капитуляцию эфиопского императора, позволив англо-французам сохранить лицо, а Эфиопии - свое существование в качестве доминиона или сателлита Рима. В этом случае Италия не получила бы негативных последствий оккупации, но сохранила бы за собой все плоды победы.
Но подобного рода «тонкая политика» оказалась недоступна Муссолини. Так же как когда-то Бонапарт в Испании, дуче предпочел более «простой» путь, оказавшийся в итоге тупиком. О полном контроле над завоеванной страной итальянцы и думать не могли. В то время как в Ливии (с ее грандиозными запасами нефти, о которых тогда еще никто не подозревал) Итало Бальбо сумел наконец-то найти компромисс в отношениях с «туземцами» и проводил пользовавшуюся достаточной популярностью колониальную политику, в Эфиопии был установлен жестокий военный режим маршала Грациани, заявившего, - «Дуче нужна Эфиопия, и он её получит. А с эфиопами или без них — это уже вопрос второстепенный». Сменивший его генерал-губернатор принц Амадей Савойский был намного более способным администратором, но вялотекущая война все равно продолжалась вплоть до 1941 года, пока войска Британской империи окончательно не закрыли «эфиопский вопрос».
Мало кто мог предположить такое развитие событий в 1936 году, и Муссолини вполне наслаждался своей победой. Его воля, его гений, его армии доказали, что для фашистской Италии нет ничего невозможного!
Ей лишь надо найти таких же сильных, динамичных и близких по духу союзников, а не этих выродившихся потомков Дрейка и Бонапарта, с которыми ему давно уже не по пути. Итальянская пресса, захлебываясь от восторга, предсказывала, что в случае войны Лондон подвергнется воздушным ударам, которые будут в сто или даже в тысячу раз мощнее, нежели те, что наносились по Аддис-Абебе. Никто не смеет грозить Риму!