watermelon83 (
watermelon83) wrote2024-01-22 09:29 am
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
Не наш у нас
- иностранный журналист в СССР, 1935 г.
Итак, норвежский корреспондент буржуазной газеты с сомнительным фонвизинским названием "Нидарос" едет в Советский Союз. Быть может, он едет в страну трудящихся в качестве "друга" или хотя бы "попутчика" рабочего класса? Нет, не за этим едет Эйрик Сундвор. Он едет клеветать на советскую действительность, используя для этого объектив и, собственно, фотоаппарат иностранного производства.
И здесь важно отметить, что Нидарос - это старое название Тронхейма, одного из крупнейших городов монархической Норвегии. А если вспомнить тот факт, что в Тронхейме размещались казармы битых белогвардейских офицеров и сам генерал Миллер, то многое становится понятым. Еще большее становится понятным, когда обнаруживается, что в 1935 году в Норвегии жил Троцкий - главный враг советских людей и индустриализации. Конечно, журналист такой газетенки не станет освещать колоссальные успехи коллективизации и двух пятилеток, нет.
Его не интересуют наши планы, наши массы. Интеллигентствующе заблуждаясь и не осознавая того, что история - это борьба угнетенных классов с классами эксплуататоров, господин Сандвор сознательно направляет свой объектив на "простого" или, как говорят у них, на Западе, "маленького" человека. Но у нас в СССР нет "маленьких людей", а есть винтики гигантской машины, запуск которой уже не скрыть, как бы этого ни старались сделать запачканные клеветой корреспондентики!..
И т.д., и т.п., "а за глаз мы выколем два ока, а за зуб - всю челюсть разобьем" (из предвоенной молодежной песни). Отпор заезжему господину дан и теперь можно вкратце указать на то, что 1935 год - он несколько особенный в советской истории. Как бы это объяснить? Ну вот, вообразите себе, что один человек бьет другого. Собственно, это давно уже не драка, а избиение: нна-ска, получи, - надсаживается один, пока другой тяжело дышит, обливается кровью и делает все остальное, что обычно выпадает на роль жертвы.
Но неизбежно наступает момент, когда от побоев устаешь - даже если бьешь ты, а не тебя. Требуется определенная передышка, каковую в наших палестинах обычно используют на разговор, а точнее, на монолог по душам. Вот, - тяжело дыша, упрекающим тоном вопрошает избивающий, - видишь, сука, до чего ты меня довел? Рубашку заляпал... А? Чего молчишь? Передохнув и распалив себя, активная сторона насилия возобновляет причинение тяжких телесных повреждений, могущих привести к смерти.
В 1934 - 1935 гг. советское руководство пребывало в состоянии, схожем с вышеописанным. С одной стороны - товарищ Сталин еще не был живым божеством среди смертных, а с другой, - Политбюро перестало быть вместилищем равных при одном главном. Генеральный секретарь сам определял повестку любого дня, собирая членов бюро на неофициальных встречах, и после пережитого в 1931 - 32 гг. чувствовал себя более чем уверенно. Миллионы погибших от голода, арестованных отразились на политическом Олимпе лишь ужесточением феодальных разногласий - курируя свои политические, хозяйственные, военные и региональные вотчины, члены Политбюро ссорились из-за фондов, апеллируя к высшему арбитру - Сталину.
"Серьезная оппозиция" была либо выдавлена из страны, либо арестована, либо влачила жалкое существование в редколлегиях. Почему бы не организовать некоторое послабление? Начав с уменьшения планов на вторую пятилетку, сталинская оттепель распространилась и на "карательные органы". ОГПУ переименовали, влив в Наркомат внутренних дел, а главное - поставили под надзор грозной, но справедливой прокуратуры и гуманного советского суда. Дети перестали отвечать за родителей, расцветала франко-советская дружба, начиналось столичное микояновское "продовольственное изобилие" и даже убийство Кирова, с последующим "ответом" советской власти, казалось досадным и случайным противоречием общим тенденциям.
На Западе млели, называя Россию уже не красной, а розовой. А скоро ведь - всенародные выборы и новая конституция! В общем, советская элита формировала запрос на "спокойный период" и даже пугающий должностью и гитлеровскими усиками Ягода позволял себе задаваться вопросами о том, не придется ли скоро отказаться от массовых расстрелов? На деле, конечно, все это была городская вывеска - репрессии продолжались, режим уже начал примеряться к высылке народов, разворачивалась система ГУЛАГа (прежний расчет на самопоселения был пересмотрел в пользу лагерных человейников) и готовились чистки в армии, партии... везде.
Но на фоне начала и второй половины тридцатых годов, 1933 - 1935 гг. запомнились многим как время оптимистическое, небезнадежное. Казалось, что истребив всех кого можно и нужно, советская власть готовится эволюционировать во что-то с человеческим лицом. Да вот же - и карточки отменили, горожане довольны. Чем плохо?..
Что же, прошу под кат.






























Итак, норвежский корреспондент буржуазной газеты с сомнительным фонвизинским названием "Нидарос" едет в Советский Союз. Быть может, он едет в страну трудящихся в качестве "друга" или хотя бы "попутчика" рабочего класса? Нет, не за этим едет Эйрик Сундвор. Он едет клеветать на советскую действительность, используя для этого объектив и, собственно, фотоаппарат иностранного производства.
И здесь важно отметить, что Нидарос - это старое название Тронхейма, одного из крупнейших городов монархической Норвегии. А если вспомнить тот факт, что в Тронхейме размещались казармы битых белогвардейских офицеров и сам генерал Миллер, то многое становится понятым. Еще большее становится понятным, когда обнаруживается, что в 1935 году в Норвегии жил Троцкий - главный враг советских людей и индустриализации. Конечно, журналист такой газетенки не станет освещать колоссальные успехи коллективизации и двух пятилеток, нет.
Его не интересуют наши планы, наши массы. Интеллигентствующе заблуждаясь и не осознавая того, что история - это борьба угнетенных классов с классами эксплуататоров, господин Сандвор сознательно направляет свой объектив на "простого" или, как говорят у них, на Западе, "маленького" человека. Но у нас в СССР нет "маленьких людей", а есть винтики гигантской машины, запуск которой уже не скрыть, как бы этого ни старались сделать запачканные клеветой корреспондентики!..
И т.д., и т.п., "а за глаз мы выколем два ока, а за зуб - всю челюсть разобьем" (из предвоенной молодежной песни). Отпор заезжему господину дан и теперь можно вкратце указать на то, что 1935 год - он несколько особенный в советской истории. Как бы это объяснить? Ну вот, вообразите себе, что один человек бьет другого. Собственно, это давно уже не драка, а избиение: нна-ска, получи, - надсаживается один, пока другой тяжело дышит, обливается кровью и делает все остальное, что обычно выпадает на роль жертвы.
Но неизбежно наступает момент, когда от побоев устаешь - даже если бьешь ты, а не тебя. Требуется определенная передышка, каковую в наших палестинах обычно используют на разговор, а точнее, на монолог по душам. Вот, - тяжело дыша, упрекающим тоном вопрошает избивающий, - видишь, сука, до чего ты меня довел? Рубашку заляпал... А? Чего молчишь? Передохнув и распалив себя, активная сторона насилия возобновляет причинение тяжких телесных повреждений, могущих привести к смерти.
В 1934 - 1935 гг. советское руководство пребывало в состоянии, схожем с вышеописанным. С одной стороны - товарищ Сталин еще не был живым божеством среди смертных, а с другой, - Политбюро перестало быть вместилищем равных при одном главном. Генеральный секретарь сам определял повестку любого дня, собирая членов бюро на неофициальных встречах, и после пережитого в 1931 - 32 гг. чувствовал себя более чем уверенно. Миллионы погибших от голода, арестованных отразились на политическом Олимпе лишь ужесточением феодальных разногласий - курируя свои политические, хозяйственные, военные и региональные вотчины, члены Политбюро ссорились из-за фондов, апеллируя к высшему арбитру - Сталину.
"Серьезная оппозиция" была либо выдавлена из страны, либо арестована, либо влачила жалкое существование в редколлегиях. Почему бы не организовать некоторое послабление? Начав с уменьшения планов на вторую пятилетку, сталинская оттепель распространилась и на "карательные органы". ОГПУ переименовали, влив в Наркомат внутренних дел, а главное - поставили под надзор грозной, но справедливой прокуратуры и гуманного советского суда. Дети перестали отвечать за родителей, расцветала франко-советская дружба, начиналось столичное микояновское "продовольственное изобилие" и даже убийство Кирова, с последующим "ответом" советской власти, казалось досадным и случайным противоречием общим тенденциям.
На Западе млели, называя Россию уже не красной, а розовой. А скоро ведь - всенародные выборы и новая конституция! В общем, советская элита формировала запрос на "спокойный период" и даже пугающий должностью и гитлеровскими усиками Ягода позволял себе задаваться вопросами о том, не придется ли скоро отказаться от массовых расстрелов? На деле, конечно, все это была городская вывеска - репрессии продолжались, режим уже начал примеряться к высылке народов, разворачивалась система ГУЛАГа (прежний расчет на самопоселения был пересмотрел в пользу лагерных человейников) и готовились чистки в армии, партии... везде.
Но на фоне начала и второй половины тридцатых годов, 1933 - 1935 гг. запомнились многим как время оптимистическое, небезнадежное. Казалось, что истребив всех кого можно и нужно, советская власть готовится эволюционировать во что-то с человеческим лицом. Да вот же - и карточки отменили, горожане довольны. Чем плохо?..
Что же, прошу под кат.






























no subject
Семь гномов и Снегурочка после классово-гендерного перехода.
no subject
Да, школа, айиии такого не нарисует
no subject
no subject
Это Анка. Там ещё Фурманов рядом стоял.
no subject
no subject
Да! Торжество исторической правды налицо.
no subject