watermelon83

- открытие небольшого литзначения.




Тута ходют тилигентные люди у одетых шляпах, поэтому наверняка знают, что Никифор Ляпис-Трубецкой - это довольно колкая пародия на Владимира Маяковского. Не только на него, конечно, но и [в том числе]. Лиля Брик - Хина Члек, "О хлебе, качестве продукции и о любимой" - "О фиаско, апогеях и других неведомых вещах". Но главная задача автора Гаврилиады заключалась в том, чтобы показать читателю "халтуртрегера", скрывающего собственную бездарность за образом "пролетарского творца".

Вообще, веселый одесский дуэт обожал литературные пародии и отсылки, как это теперь называют. Другой вопрос, что пародировать и отсылать можно было не всё и не всех. Халтуртрегерство Ильф и Петров ненавидели открыто - и это дозволялось. Почему бы не поиздеваться над малограмотными коллегами по цеху, в "сверхударные темпы" обещавшими "дать высокохудожественной литературы на колхозную тематику"? Валерьян Молокович, работающий над "идеологически выдержанным" романом "Апатиты" и выезжающий для этой цели на месторождения "этого полевого шпата".

Литературная тема - одна из любимых в творчестве писателей. Особенно это заметно по их фельетонам тридцатых, где "политически ангажированные" (будем выражаться учтиво) тексты встречаются не часто. Но даже там, где "заказ" очевиден, авторы все равно старались пройти по краю, написав о чем-то "своем". И речь тут вовсе не про "фигу в кармане" советской власти - ее не было, а про то "человеческое", проявления которого возможны при любых социальных и общественных формациях.

Говоря проще, ставлю ваш зуб на то, что писателям эти темы были противны. Они не умели их художественно "отобража", что и высмеяли однажды в самопародии (фельетон "Отрицательный тип"). Это, с одной стороны, делает ильф-петровские фельетоны тридцатых годов читаемыми (и читаемыми с удовольствием), а с другой - постороннему человеку, прилетевшему на развалины нашей планеты, допустим, из Альфа Центавры, составить себе представление о сталинском Союзе будет совершенно невозможно.

Нужен контекст, а откуда его взять постороннему человеку из далекой звездной системы? Подумает, разве, что в этой цивилизации очень переживали насчет литературы - и полетит себе в ближайшую гостиницу. Ну или где там будут ночевать в далеком будущем - летающих хрустальных сферах, быть может? Не суть - важно, что не поймет и не узнает о том, что на самом деле волновало подавляющее большинство жителей советского государства.

Все это была преамбула, а амбула - она вот. Про Маяковского, как уже было сказано, знают почти все. Но известно ли вам, что Ильф с Петровым пародировали и Корнея Ивановича? В смысле - Чуковского и его "Мойдодыра". Случилось это в самом конце 1932 года, в малоизвестном ныне фельетоне "Урок словесности". Посыл заключался в преждевременности записывания в "литературные классики", а пародия вышла довольная злая.

Судите сами:

( Read more... )

- как писатель Пильняк обидел генсека Сталина. Медицинский триллер советской литературы, 1926 г.






В октябре 1925 года на операционном столе умирает М.В. Фрунзе - "прославленный победитель" адмирала Колчака, барона Врангеля и атамана Махно. Несмотря на то, что в некоторых кругах Михаил Васильевич пользовался сомнительной репутацией "партийного генерала", он безусловно занимал место в первом ряду большевистских полководцев - пускай и с самого краешка. "Старый большевик", написавший несколько теоретических трудов и часто полемизировавший с бывшими "военспецами", был выбран Сталиным и его союзниками для борьбы с Троцким за РККА.

Надо признать, что Фрунзе куда больше подходил на роль на роль председателя Реввоенсовета и наркома по военным и морским делам СССР, чем унаследовавший его должность Ворошилов. Если бы не преждевременная кончина, то Михаил Васильевич вполне сумел бы "заменить" Климента Ефремовича, в те годы просившегося на хозяйственную работу. Можно только предполагать - уцелел бы тогда "луганский слесарь" в чистках тридцатых, да и выжил бы сам Фрунзе? Но вышло как вышло и после смерти "завоевателя Туркестана" место "первого красного офицера" занял Ворошилов.

По Москве немедленно поползли слухи. Как так - был живой и вдруг стал мертвый? Кому это могло быть выгодным? Троцкому? Сталину? Чемберлену? Конспирология возникла не вчера, да и сегодня еще можно прочесть о том, что бедный Михаил Васильевич неудачно выбрал себе в патроны Зиновьева, за что и поплатился. И вот весной 1926 года в журнале "Новый мир" появляется рассказ "Повесть непогашенной луны" Б.А. Пильняка-Вогау. Сюжет его дословно воспроизводил ходящие по столице разговоры о "зарезанном Фрунзе" - текст был демонстративно провокативнен.

Раскрыв журнал, Иосиф Виссарионович прочел о "негорбящемся" (стальном?) человеке из "дома номер первый", который негромким голосом говорит приехавшему в Москву командарму Гаврилову: надо. Врачи в страхе подтверждают, операция неизбежна. Гаврилов и его язва послушно ложатся на стол, умирают и остаются в истории. Они ушли, а в "кабинете дома номер первый остался негорбящийся человек". Он снимает трубку, узнает о смерти Гаврилова и... "тогда человек задвигался... его движения были прямоугольны и формульны".

Для самых туповатых читателей Пильняк помещает в предисловии несколько слов о том, что фабула конечно намекает, но он, автор, лично Фрунзе почти не знал, да и подробностей его смерти - тоже, и все совпадения, ха-ха случайны. И про язву, и про ткачей - и в принципе. В общем, "подлинных фактов и живых лиц" искать не стоит, а сам рассказ "скорбно и дружески" посвящался Александру Воронскому - одному из ведущих "марксистских критиков", известному стороннику "пока еще вождя" Троцкого.

Дальше было так: товарищ Сталин посмотрел на фамилию главного редактора, прочитал авторское посвящение и "задвигался". Главреда В.П. Полонского "строжайше" прищемили, майский выпуск "Нового мира" запретили и конфисковали, а сам рассказ назвали "злостным, контрреволюционным и клеветническим выпадом против ЦК". Бориса Андреевича немедленно стали травить за то, что он по наущению троцкиста Воронского решился показать фигу в кармане партии. Фигу тем более обидную, что в действительности часто болевший Фрунзе с надеждой ждал операции и рассчитывал на благоприятный исход. А Сталин - рассчитывал на Фрунзе.

Возвратившийся из Японии Пильняк, уехавший в Азию подающим надежды пролетарским писателем (цитируемым самим Сталиным!), а оказавшийся двурушничавшей гадиной, начал неумело оправдываться, теряя запятые и достоинство. Он писал, что "никак, ни на одну минуту" не хотел написать того, что написал, что является "писателем, имя которого рождено революцией" и что вся его "судьба связана с революционной нашей общественностью". Растерявшийся Борис Андреевич выражал надежду на то, что будет "восстановлен в правах советского писателя".

Сталин, которому показали этот крик души, оставил лаконичную резолюцию: "Пильняк жульничает и обманывает нас".

Пришлось тогда сочинять еще одно покаянное письмо, уже публичное - и публиковать его в том же "Новом мире". Конечно, на дворе стоял 1926 год и генеральный секретарь не мог демонстративно стереть молодого литератора в порошок, но обиду затаил и всё потом Пильняку припомнил. И вот тогда - почти через десять лет, арестованный писатель под пытками чистосердечно сознался, что во время "той самой" японской поездки был завербован генеральным штабом микадо, а рассказ действительно написал по заданию троцкистской оппозиции, представителем которой был его приятель Воронский.
Обоих расстреляли в 1937 году, тогда как главный редактор заблаговременно помер от тифа - случается же счастье!

Ну а что же было на самом деле? Работы на японский генеральный штаб поволжский немец Вогау конечно не вел, но фига была настоящей, от всей души. Но не политической была эта фига, а литературной: молодость, эпатаж, да фоне идущей в Политбюро драки "Сталин против Зиновьева, а Троцкий против всех" - почему бы и не рискнуть? Ну, пожурят - но не убьют же? Он свой - товарищ, не попутчик какой. Тем более, что в рассказе только намеки на спланированное убийство - поди докажи.

Что же, вообразите себя в полувоенном управдомовском френче - на лице усы, во рту трубка, а потом идите под кат и подчеркивайте нужные места карандашом.


( Read more... )

- о стыде и балете.





После начала известных событий ватные русские люди расползались на несколько сортов.
Одни, вроде лучшего творения Толстой-писательницы - Лебедева-дизайнера, пожали плечами и со словами "стыд не дым - глаза не выест" продолжили прежнее существование.
Другие, вроде патриотического гомосексуалиста Красовского, размашисто двигая бедрами устремились в поисках дна.
А там их уже ждали третьи, наиболее простейшие в смысле социального устройства. Вращая круглыми от извечного удивления разного рода житейским несправедливостям глазами, они постучали с обратной стороны и выдали простую, как сама Россия мысль: "Наш Сереженька/Коленька/Ванюшка помер, чтобы кушить мы могли и писить".

И добавили, походя оскорбив прекрасный глагол: "Мы так думаем".

Между тем, вопреки оптимизму криэйторов (см. Лебедев-дизайнер), некоторым простейшим стыд все-таки уже начал выедать глаза (см. Шебекино). И это порождает определенные опасения, в том числе и насчет перспектив досрочной встречи с Сереженькой или Ванюшкой. Но тут на выручку сомневающимся приходит родная пропаганда, с ее автохтонным культурным кодом. Что же ты, дорогой простейший, - сворачивается она кольцами вокруг туловища, - оставь эти мысли! Ты носитель всего лучшего на этой планете... да-да, именно ты - со всей твоей незамысловатой биографией и очевидным финалом. На тебе броня из достоевщины, в руках копье левтолстовщины, а с такими изящными копытцами - хотя завтра в балет, пускай это и занятие недостойное мужчины. Поэтому гадь под себя, не опасайся ничего!

Успокоенный гражданин засыпает, посасывая большой палец. Не станем его будить, а лучше пройдем под кат и прочитаем рассказ Тэффи (вновь у нас в гостях моя любимая писательница) "Стыдно", от далекого 1913 г.

Итак, прошу.


( Read more... )

- и его "Несвоевременное". Литературный четверг с военно-уголовным оттенком.





Запрещенная в декабре 1914 года статья для газеты "День", написанная "певцом дна" и будущим автором афоризма "Если враг не сдается - его уничтожают", поднимает ряд вопросов, актуальных и по сей день. Не желая, вероятного, того, писатель Горький одной статьей заработал себе и статью в УК РФ, и статью на "Миротворце", что символично во всех отношениях.

Характера и сама статья. В той ее части, где Горький не пытается прыгнуть выше головы и подменять "собственными" размышлениями голоса своего сердца - она прекрасна. Там же где почтенный литератор пытается встать в позу "интеллектуального демиурга", она - особенно с учетом последующей пешковской биографии - вызывает лишь улыбку. Уж чья бы корова мычала, Максим Алексеевич!

Однако, при всей схожести, вообще обычной для всего, чем занимаются человеки до и во время нашей эры, есть и большие различия между "тогда" и "сейчас".

Отрицать их так же глупо, как и игнорировать известные параллели. Различия эти, в общем и целом, заключаются в том, что "те", которые батальонами пропадали в Карпатах или на польских равнинах, "не знали" и не могли "знать". Что не мешало им разносить собственный Барнаул или чужие Броды.
А эти - и знают, и обязаны были знать. Что, опять-таки, не помешало им в Буче или в Мариуполе.

Впрочем, возразят мне - Горький-то ведь обращается к писателям, людям образованным. И то верно. Но это-то и дает определенный повод для сдержанного оптимизма. В 1914 году за "патриотические" перья" брались не столько за страх, сколько за совесть. Вот, что в декабре того же года занес на страницы своего дневника житель столицы Ф.Ф. Фидлер - добродушный "русский" немец, потративший всю свою сознательную жизнь на то, чтобы собирать "литературные байки" в среде лучших писателей империи (они отблагодарили его по своему обыкновению - осенью 1916 года к умирающему от тяжелой болезни "Федору Федоровичу" на день рождения не пришел почти никто из тех, кто в прежние годы с удовольствием кормился за счет влюбленного в литературу немца и создатель "первого русского литературного музея" умер с разбитым от огорчения сердцем):

Еще ни разу я не видел Гинцбурга, этого, как правило, добродушно спокойного, ироничного человека, в таком язвительно-возбужденном состоянии. "Знать больше ничего не желаю про наших писателей. Ведь они, хамы, стали угождать правительству, лгут, клевещут и занимаются травлей под маской патриотизма. На сто лет вперед подавили свободу в России! Уже теперь вся наша интеллигенция - рабская, что же будет после войны?! Германская жестокость, германское бескультурье! Ха-ха-ха! Да ведь немцы в этом отношении - просто несмышленыши по сравнению с нами. Что вытворяют наши казаки в Польше, что творили англичане в Индии?.. А Вы - еще собирали у себя писателей и создали Общество для помощи жертвам войны. Никогда не стану членом этого Общества, да и Вам советую из него выйти. Потому что я против войны, этой лицемерной затеи, когда под предлогом помощи Сербии хотят аннексировать Галицию. Тут я полностью солидарен с Горьким, полностью!.. Да, да!"

А в 2014 приличных писателей в "этом лагере" уже и не было. И сегодня, в 2023 году, ватной клоаке надо обходиться прилепиным и другим "литпродуктом" того же цвета. Разве это не определенный маркер? Мне кажется - вполне. В 1914 году подавляющая часть образованного российского общества считала эту войну "своей" (и, в известном смысле, пронесла это убеждение до 1918 года), а в 2022 году нет ни "смелых сестричек милосердия", ни "храбрых поручиков-литераторов", а только тупые генеральские хари и тот "люд", что из-за беспросветной копеечной жизни готов убивать и умирать на безнадежно опозоренной уже войне.

Ну а теперь - к "несвоевременным" мыслям Горького.

( Read more... )

- и сегодня у нас в гостях Федор Крашенинников.





Кто это? Как оказалось - известный российский политолог, публицист, писатель, журналист, общественный деятель, политконсультант и медиаменеджер. Конец цитаты. Все это о нем я узнал пять минут назад, а до того, для вашего покорного слуги, он был уральским пареньком, тиснувшим "в интернет" книгу "После России". Я прочел ее около десяти лет назад, а написана она была вообще в 2006 - 07 годах.

Признаться, что я по обычному человеческому эгоцентризму полагал - раз автор выпал из зоны моего внимания, то и ничего достойного с ним случиться не могло, однако же, интернет сообщает нам, что за прошедшие годы Федор успел организовать "ряд политических и экономических PR-кампаний на Урале", стать президентом (с большой буквы в оригинале) Института развития и модернизации общественных связей, а также соавтором теории "облачной демократии".

А еще войти в "Народный Альянс", стать "убежденным регионалистом" и в 2016 году выпустить новое издание своей книги. Таковы факты. Вместе с тем, должен сообщить, что я читал первый ее вариант, что читать второй не собираюсь и танцевать буду от оригинального текста 2008 года и своего тогдашнего впечатления от него. То, что Федор начинал в ЛДПР, работал "политтехнологом" на уралмашевских бандитов и в 2020 году оттянул семерку (семь дней) за "повторное оскорбление власти" будет учтено, но не составит ни смягчающих, ни отягчающих обстоятельств.

Итак, "После России".

( Read more... )